Старик усмехнулся своей шутке, но затем также серьёзно продолжил:
— Сейчас я говорю, как старший член общины. Эрно, Ииро, Линнель и Раймо мы просим у вас прощения. Если Мстислав справился с ролью вожака и, не побоюсь этого слова, родителя, то мы, как ваша община — поддержка и опора, потерпели поражения.
Неловкость на лицах Ииро и Эрно было невозможно описать. Эрно вцепился в дужки своих очков, желая то ли их поправить, то ли снять, а Ииро заинтересовался своими штанами. Если присмотреться, то можно было даже увидеть, как они набирают в рот воздух и комично выдувают.
— Мои братья горазды на обвинения, но благодарить им удаётся не так просто, — взял слово Линнель, легко улыбаясь. — Мы прощаем общину. После случившегося, думаю, нам всем больше не хочется таить обиды. Обеим сторонам необходимо стараться наладить отношения.
Ждан широко улыбнулся.
— Кажется, я слышу будущего члена общины. Нам давно пора менять костяк.
Мирослава радостно улыбнулась.
— У вас и ещё для одной женщины пора освободить место, — выпалила она и кивком головы указала на Александру.
Та сумела не утратить своё привычное достоинство, но Мирослава заметила, с каким предупреждением её глаза сузились, и подмигнула ей в ответ.
— Это решать будет уже главы, — не смутился Ждан, а затем поднялся. — Если позволите, то мы покинем вас. Сейчас здесь необходимо остаться семьям.
За ним тут же встали, всё это время так и не проронившие ни слова, два других члена общины, а следом Александра и Ингрид.
Все они поклонились сначала Мстиславу, а затем Мирославе, которая почувствовала, как её глаза невольно расширились, но она промолчала. Марта быстро собрала пустые тарелки и тоже ушла.
— Сын, я горжусь тобой, — первым взял слово отец Линнеля.
Возможно, если бы не слова Линнеля о прощении, то Эрно не сдержался бы, но что-то в нём переменилось, поэтому он промолчал, лишь скрипнул зубами. Ииро помрачнел, но тоже ничего не сказал. Из них словно резко вынули стержень, который состоял из обиды и злобы — он руководил ими в общении с родителями, а теперь оказалось, что им нечего сказать. Лишь Линнель сохранял видимость спокойствия.
— Отец, не нужно, — попросил он, а затем вздохнул. — Мы с тобой виделись слишком редко, чтобы стать друг другу сыном и отцом. Не ошибусь, если скажу, что остальные того же мнения. Я не знаю, зачем вы пришли — убедиться в нашем самочувствии или велеть не позорить вас. Жаль, что второй вариант нам кажется более правдивым, но такова жизнь. Но нам, если честно, грех жаловаться — ни то, чтобы мы с парнями были обделены вниманием и любовью. Пусть Мстислав тоже далёк от образа идеального родителя, но нас всё устраивало. Он был рядом, и ему было не всё равно — это меньшее из того, что он делал, но вы и этого не смогли. — Линнель говорил негромко, отстранено, его слова были похожие на мягкий шелест листвы. — И если вы сейчас не пришли сюда, чтобы сказать что-то хорошее, то я думаю, что вам тогда не стоило вообще приходить.
— Не говори так, — слабым голосом сказала женщина, чьи светло-карие глаза и их чуть узковатый разрез напоминали лисьи. Ииро вздрогнул. — Вы ведь наши дети.
— Мы уже давно не дети — вот в чём дело. Не стоит вспоминать о нас только тогда, когда мы что-то натворили. Мы уже не дети, поэтому сами несём ответственность за себя, а если не может, то для этого всегда есть Мстислав, — мягко подчеркнул Линнель.
И тогда Эрно поднял голову, а за ним и Ииро.
Каждый из них посмотрел в лицо своим родителям.
Они же не нашли, что на это ответить и медленно поднялись, собираясь уходить. Потом опомнились, поклонились Мстиславу, а спустя мгновение колебаний и Мирославе. Лишь отец Эрно остался сидеть с непоколебимым выражением лица, но и он поднялся. Взглянул на Эрно, ударил ладонью по столу и ушёл.
Несколько мгновений стояла глубокая, тяжёлая, ощутимая всем телам, тишина.
— Они ещё вернутся, — заметил Ииро.
— Всегда возвращаются, — хрипло согласился Эрно, затем смущённо кашлянул. — В следующий раз, надеюсь, нам будет что им ответить. А то вечно за нас с тобой отдуваются младшие.
Линнель расхохотался.
— Вишневская! — послышалось восклицание полное самодовольства. — Я нашёл тебя!
Мирослава протестующе застонала, оглянулась и увидела Карла, с заплечным фотоаппаратом на одном плече, сумкой, где он хранил записи, на другом, который сверкал этим своим жутким предвкушающим оскалом.