— Я остановлюсь в гостинице, — сказал он ей. — Хочу прикупить пару безделушек ещё — наши имперцы оценят, да и финны тоже. Ты идёшь?
Через окно, прямо в глаза Мирославе, попадали солнечные лучи, но она не жмурилась, а терпела. С тяжестью не только физической, но и моральной, она всё же села и улыбнулась Карлу — привычному, раздражающему и нелепому Карлу.
— Нет, я не живу в гостинице. Ты иди, встретимся завтра на автобусной остановке.
Карл помялся, но послушно поплёлся к проёму, ведущему в коридор. Мстислав отступил, пропуская его. Даже тщедушному Карлу пролезть было непросто, но ему всё же удалось проскочить мужчину, не соприкоснувшись с ним.
— Карл! — позвала его Мирослава. — Дождись меня завтра.
Тот махнул ей на прощание рукой и ушёл.
Глава 39. Честность
Тогда Мирослава без страха взглянула в лицо Мстислава, ожидая там увидеть упрёк и непонимание, возможно, даже злость, но вместо этого там была тоска, резанувшая ей острыми когтями сердце.
— Ты уезжаешь? — хрипло спросил он.
Она села ровнее, засунула между коленей ладошки и кивнула. Ей стало дурно — возможно, зря она столько съела.
— У меня там работа, вещи, съёмная комната, — еле ворочая языком, попыталась объяснить Мирослава, с надеждой на понимание вглядываясь в жестковатые черты лица Мстислава. — У меня там вся жизнь. Я так долго её строила. Теперь ещё я поняла, чего хочу и не могу остаться…
Какой тяжёлый день. Какие неправильные слова — они совсем не подходили. Какая же она вдобавок лгунья — ведь не только из-за этого она хотела уехать. А она хотела. И даже не уехать, а сбежать.
Он ничего ей не ответил, сложил руки на груди, всё так же стоя в проходе, перевёл взгляд на окна, вглядываясь в преломляющийся свет. Птичий стрекот набатом зазвучал в ушах. В горле пересохло от волнения, но подняться и налить воды Мирослава не могла — она застыла и не могла пошевелиться. Но всё же ей необходимо было рискнуть и нырнуть с головой.
— Мстислав, — негромко произнесла она, с трудом глотая слюну. — С чем поздравлял тебя старик Ждан?
Он вновь вернул своё внимание Мирославе. Его поза не изменилась — ноги широко расставлены, сложенные на груди руки, подчёркивающие широкий разворот плеч, не обтянутые в кои-то веки пыльником. И весь он состоял из мышц, мощи и уверенности. Обтёсанные, словно камень ветром и невзгодами лицо, шрамы на руках, темно-рыжие волосы, до которых ещё не добралось солнце. Мстислав внушал благоговение своей монументальностью, но если бы в нём было только эта твёрдость, несокрушимость и принципиальность, то он не был бы собой. Также в его взгляде под нахмуренными бровями была мягкость, а в сухих и жёстких ладонях доброта, и сам он весь состоял из противоречий, так как внешне он производил впечатление главы, каким и являлся фактически, но ещё он был отцом четырём взрослым парням, несмотря на свои неполные сорок лет — Мирослава выяснила у Линнеля как-то, что ему тридцать пять, ещё он был отличным поваром, который получал от этого удовольствия. Он был семейным человеком, и свою семью он создал сам и готов был за неё бороться.
Мирослава не была к этому готова. Поэтому она с внутренним содроганием ждала ответа, пока Мстислав молча изучал её взглядом — она это чувствовала, как прикосновения.
Он медлил и всё смотрел. Казалось, что он пытается запомнить её.
— Я не говорил тебе о том, что мне предсказала Ингрид… — начал он, но Мирослава тут же выпалила:
— Она ведь сама мне все рассказала.
— Да, поэтому ты мне и предложила взять себя в хозяйки, — согласился он со слабой усмешкой. — Но ты не слышала мою версию.
Мирослава устыдилась своей поспешности — у неё всё кипело и бурлило внутри, а Мстислав, казалось, наоборот, обрёл спокойствие и хладнокровие. Ей пришлось кивнуть и приготовиться к рассказу.
— Когда она поставила меня перед фактом — либо я умерю свои амбиции, найду хозяйки и стану главой, либо потеряю всё — я не очень-то взволновался, — с задумчивостью начал он. — Я только что похоронил родителей, вернулся к ребятам, которые таили на меня обиду за то, что я их бросил — мне было не до того, буду откровенен. Тем более соглашение всё ещё имело силу. Но потом как-то слишком быстро все стало меняться: градоначальник, железная дорогая, туристы. Тогда я вспомнил, что пора остепениться, но дело не шло — Ингрид сказала, что девушка должна быть особенной.
Мстислав замолчал и коротко рассмеялся, словно потешался сам над собой.
— А однажды я вернулся домой после работ над железной дорогой — иногда мы ночевали в лесу, пока выкладывали дорогу, и оказалось, что произошли убийства, и мой мир резко слетел с привычного течения жизни. Хоть тогда я и не понял, но когда встретил репортёршу на вокзале, стал догадываться. — Мстислав неловко хмыкнул, почесал бровь, затем подошёл к Мирославе, которая затаила дыхание, и опустился перед ней на колени.