— Будет исполнено, о, король, — чинно поклонился опечаленный Коннахт.— Но позволь еще один вопрос.
— Говори, Коннахт.
— О, король, скажи мне здесь и сейчас, и пусть слышат все.
Последние слова он произнес нарочно громко. И вся толпа горцев, услышав голос наместника, смолкла.
— Скажи мне правду, Конан Киммериец, — отчетливо прозвучал в наступившей тишине голос Коннахта, — мои сыновья вели себя как мужчины или же как трусливые зайцы? Скажи мне правду, король!
Конан посмотрел на Септимия и Кулана, а те с надеждой смотрели на киммерийца. И король ответил:
— Да, Коннахт. Ты вырастил достойных сыновей. Они явили себя мужчинами и останутся таковыми до конца. Это правда.
— Благодарю тебя, о, король, — опять поклонился Коннахт.— Взойди же на моего коня и позволь мне сопроводить тебя в замок.
— Не стоит,— ответил Конан,— я дойду и так. И тут кто-то в притихшей толпе выкрикнул:
— Да здравствует король!
И многоголосый, пусть не очень стройный, хор с воодушевлением подхватил клич:
— Да здравствует король!
Горцы вслед за Конаном отправились к воротам замка. Король шел рядом с Мабиданом и думал о том, что в Киммерии, пожалуй, его так не встретят.
Поздно вечером, когда весь замок уже заснул, Конан вышел во двор. Было темно и тихо, только ветер шевелил ветви кленов и шелестел в листве ясеней. Как и шесть дней назад, Конан глядел в ночное небо. Рваные облака, подсвеченные серебристой луной, которая через три дня станет полной, медленно плыли на восток.
Двор был пуст, только часовые, как всегда, безмолвно стояли у крепко запертых ворот. Пусто было и на сердце. Напряжение последних дней схлынуло, как волна, не оставив за собой ничего, кроме безразличного спокойствия.
Вечером Конан, Озимандия и их спутники долго рассказывали обо всем случившемся Коннахту и Этайн. Старый Мабидан только изумлялся и с гордостью смотрел на сыновей. Наверное, в этот вечер граф впервые понял, что они повзрослели, а он состарился.
Озимандия произвел на Коннахта самое благоприятное впечатление, а когда хозяин узнал, что маг намерен задержаться в замке на неопределенное время, чтобы воспитывать и учить Кулана, он расчувствовался и немедленно подарил волшебнику роскошный плащ и целую дюжину рубах из тонкого полотна.
Этайн стоически выслушала историю о гибели Хорсы, а когда рассказ закончился, посидела некоторое время со всеми, а потом, сославшись на мигрень, покинула Каминный покой.
Евсевий, проводив ее понимающим взглядом, сказал:
— Иногда я жалею, что стал ученым, и думаю, что знаю чересчур много. Трудно было бы желать лучшей супруги, но я смотрю на любовь, как анатом, вооруженный ланцетом, смотрит на экспонат.
Среди собравшихся не случилось лишь Майлдафа. Горец был занят осмотром своих новых овец. В том, что земля Гвинид наутро будет осведомлена обо всех их похождениях, Конан не испытывал ни малейшего сомнения. Единственное, что его смущало, так это необходимость завтра при всякой встрече отвечать на одинаково начинающийся вопрос: «Король, а правду ли сказал Бриан из клана Майлдафов, что...»
В углу звякнул цепью пес. Ему не спалось. Это был огромный и лохматый горский волкодав — собака чрезвычайно сильная и выносливая, не страшившаяся ни холода, ни ветра, ни волчьих клыков, но очень прожорливая и своенравная. Держать такую мог позволить себе далеко не всякий.
Конан подошел к черно-серому сторожу и почесал его за острыми ушами. Пес сначала поглядел на короля недоверчиво, даже глухо заворчал, но вскоре уселся поудобнее и прикрыл глаза, наслаждаясь редкой лаской. Конан не боялся собаки. Во-первых, при его силе и ловкости справиться с псом, посаженным на цепь, не составило бы труда, а, во-вторых, с некоторых пор ни одна собака и ни один волк не смели ощериться на него.
Внезапно король уловил новый, очень тихий, но различимый все же звук, добавившийся к шороху листвы. Пес насторожил уши, вскочил, потянул носом воздух и уставился куда-то вверх, на зубцы замковой стены.
Конан посмотрел туда же и увидел, как на стене, которая здесь была высотой в тридцать локтей, появился некто закутанный с головы до ног в серый плащ. Появился, и тут же бросился ниц, прячась. Стена была толстая, и по ней ходили туда-сюда двое часовых. Но острый наметанный глаз короля успел заметить, что неизвестный не отличался высоким ростом и могучим телосложением. Он походил, скорее, на мальчишку-подростка. Положив ладонь на голову пса, Конан приказал ему молчать, и тот подчинился, только нос зверя так и ходил ходуном, шумно сопя, а все тело подрагивало от нетерпения.