Но в море, рядом с костяным огнем, песни не было. Мертвые не знают мелодий, и Джорон чувствовал, будто что-то утратил, словно лишился чего-то важного.
– Прошло достаточно времени, Джорон, – раздался тихий голос Миас у него за спиной.
Она легко прикоснулась к его плечу. Он повернулся и увидел, что Миас кутается в плащ.
– Со мной не нужно нежничать, супруга корабля, – сказал Джорон, указывая на песочные часы. – Я простоял не более половины своей вахты.
– Тебе вообще не следует стоять вахты, хранитель палубы, – ответила она. – Но я хочу поговорить с тобой у себя в каюте. У меня для тебя задание, которое подходит для твоего состояния.
– Да, – сказал он.
Он последовал за ней по сланцу, по непрерывно раскачивавшейся палубе, и его сапоги скрипели по разбросанному песку. Вниз по лестнице, в темноту, где сияли тусклосветы, мимо слегка приоткрытой двери в каюту ветрогона, снаружи лежали свежие подношения команды, всякая всячина, сложенная на палубе.
В белой каюте, в задней части корабля, Миас устроилась за широким письменным столом и жестом предложила Джорону сесть напротив. Он уселся и попытался отыскать удобное положение.
– Мы освободили сто пятьдесят семь человек, как ты знаешь. Остальных увезли на корабле из коричневых костей «Беззубый длинноцеп». Ему пришлось проделать два путешествия, каждое из которых заняло от двух до четырех недель. Кроме того, у него на борту были ветрогоны.
– Он мог направиться куда угодно, – печально заметил Джорон.
– Да, вполне возможно.
– Нам следовало дождаться его возвращения, – сказал Джорон.
– Я дала такое поручение Колту, но он также должен сыграть в кивелли и санкрея с двухреберником, спасшимся из Безопасной гавани. И я просила его ни в коем случае не жертвовать своим кораблем.
– Я никогда не видел человека столь же яростного, как Колт, – признался Джорон.
Миас улыбнулась.
– Да, на него стоит посмотреть во время сражения. Насколько мне известно, он осужден за то, что ударил Жрицу Старухи. Но это не имеет значения. Если то, что делает «Беззубый длинноцеп», – тайна, то весьма вероятно, что они сами не знают конечного пункта назначения для груза. Они могут просто встретить другой корабль и передать ему груз. – Она постучала по письменному столу. – Я бы поступила именно так.
– Значит, наши люди потеряны? – тихо сказал он.
– Наших людей ожидает что-то ужасное, Джорон, можешь не сомневаться. Происходят чудовищные события. – Она положила ладонь на письменный стол. – Ответ следует искать в Бернсхъюме.
Он уже собрался сказать, что она ошибается и Бернсхъюм слишком опасен после рейда на Безопасную гавань, но его прервал Меванс. Он принес выпивку на подносе – две чаши для Миас и Джорона, в третьей чашке была отвратительная настойка из старого хлеба и воды – Гаррийя потребовала, чтобы Джорон ее пил до тех пор, пока рана окончательно не станет чистой. Он проглотил мерзкое пойло, изо всех сил стараясь, чтобы его не стошнило, – поступать так в присутствии супруги корабля считалось на флоте неприличным. Покончив с лекарством, Джорон сделал несколько глотков спиртного, чтобы смыть отвратительный вкус, после чего обнаружил, что возмущение при мысли о посещении Бернсхъюма исчезло, и он может говорить об этом спокойно, тщательно обдумывая слова.
– Нам лучше не заходить в Бернсхъюм, супруга корабля, если твоя мать знает, что мы ее предали, – сказал Джорон.
Миас откинулась на спинку стула и провела ладонью по седеющим волосам.
– Я не думаю, что моей матери об этом известно, – сказала она. – Никто из наших людей ни разу не упоминал о том, чтобы она задавала вопросы обо мне или «Дитя приливов». Вполне возможно, что либо моя мать ничего не знает, либо у нее нет полной уверенности.
– Или она не хочет это признать, – сказал Джорон.
– Ну, – Миас посмотрела на него через стол и улыбнулась, – я рада, что полученная рана не отняла у тебя разум. Нет, это будет ударом по ее власти, если она признает, что ее дочь стала предателем, а не просто… разочарованием. – Он едва не задал вопрос, слова уже почти соскочили с языка: «Что ты сделала? Почему тебя отправили на черный корабль?» – но Джорон удержался. Он ждал, что Миас скажет дальше. – Но знает она или нет, значения не имеет, моя мать мне не доверяет. С того момента, как мы пришвартуемся на причале Бернсхъюма, за каждым моим шагом будут следить.
– А за моим – нет? – спросил Джорон.
– О, и за тобой тоже, но только не в том случае, если ты будешь находиться в офицерском отделении Руки Старухи в Большом Жилище.
– Но я не настолько серьезно болен, и я хранитель палубы корабля мертвых, едва ли меня примут…