– Ты практически плюнула мне в лицо, Хастир, связавшись с ним. – Квелл указала на Джорона. – А ведь мы когда-то были друзьями.
– Если эти уроды подведут меня ближе, – сказала Хастир, – я плюну тебе в лицо по-настоящему.
Квелл коротко рассмеялась.
– У тебя есть отвага, мне это нравится. – Она улыбнулась, а потом пожала плечами. – Но неподчинение на моем корабле наказуемо смертью. Вышвырните ее за борт.
Отчаянно сопротивлявшуюся Хастир подхватили два мятежника и бросили за борт «Дитя приливов». Все услышали плеск и поняли, что Хастир погибла. Джорон, как и многие другие, прочел безмолвную молитву Старухе, чтобы она приняла ее у своего костяного огня.
Квелл сделала небольшую паузу.
– У всех остальных, – сказала она, обращаясь к женщинам и мужчинам, которые стояли на коленях на сланце, – простой выбор. Либо вы поклянетесь в верности мне, либо присоединитесь к Хастир и длинноцепам. Я не прошу вас принять решение прямо сейчас, я ко всему отношусь разумно. Поговорите между собой, и я выслушаю ваш ответ завтра. А сейчас моя команда отведет вас в трюм. – Она помолчала. – За исключением Твайнера. Заприте его в корабельном карцере. Я не хочу, чтобы он вмешивался в решение команды.
Джорон проделал шумное и болезненное путешествие по палубе «Дитя приливов» в карцер, находившийся глубоко внизу, в трюме. Те, кто держали его за руки, плохо к нему относились и позаботились, чтобы каждый из мятежников, который затаил обиду на Джорона, расплатился по предъявленному ему счету – будь то руками, ногами или злобными словами; в результате Джорон оказался в тесной и темной каюте под нижней палубой, окровавленный и покрытый синяками. Там он и оставался в одиночестве, время тянулось медленно. В какой-то момент он попытался открыть дверь, но обнаружил, что она очень прочная, как и положено двери корабельного карцера. Стены вокруг – прочная кость, как в любой каюте корабля, свет проникал внутрь только через узкую щель в дверях на высоте головы. Ему нечего было делать, оставалось лишь размышлять о боли, которую он испытывал сейчас, – и о том, что она станет лишь слабым эхом того, что сделает с ним Динил, когда они окажутся на земле.
Карцер состоял из трех камер, находившихся на носу корабля. Чтобы сюда попасть, приходилось спускаться по лестнице, ведущей вниз, а потом тебя запирали за толстой дверью. Джорон с удивлением обнаружил, что он здесь один. Он позвал, но никто не ответил, несмотря на обещание Квелл, что тут же должен быть курсер Эйлерин. Три камеры соединял маленький коридор, отделенный от трюма и арсенала, находившегося под кормой корабля. Джорон, как мог, занялся своими синяками и одновременно прислушивался. «Дитя приливов» издавал звуки корабля, который движется, однако они немного отличались от обычных. Быть может, разум Джорона наполнял неудовольствием каждое потрескивание костей? Теперь, когда власть на борту перешла к мятежной команде, «Дитя приливов» стал куда более шумным – крики и смех, хотя людей переполняла ненависть – а Джорон хорошо знал, что такое злой смех.
Быть может, это Дева жестоко смеялась над судьбой Джорона или над своим последним трюком – он спасся из одной тесной клетки, где ему грозила ужасная смерть, чтобы оказаться в другой, чуть более просторной, и его ждали не менее тяжелые испытания.
Сто островов всегда отличались жесткостью.
Джорон услышал какой-то шум и встал, чтобы выглянуть в щель двери. К слабому сиянию тусклосветов в камере присоединился такой же не слишком яркий свет, упавший из коридора, когда распахнулась массивная дверь камеры.
– Входи. Мы вернемся за тобой, когда ты потребуешься супруге корабля или нам.
Последние слова были произнесены с усмешкой, когда курсера втолкнули в камеру. Он упал в углу, сверкнув яркими одеждами. Курсер тихо плакал, прижимая руки к животу.
– Эйлерин, – шепотом позвал Джорон.
Ему всегда было интересно, как выглядело это существо под капюшоном. Сейчас капюшон упал на плечи, но лицо курсера оставалось скрытым. Джорон видел лишь череп, покрытый сотнями крошечных царапин, оставшихся после того, как он брил голову.
– Эйлерин, – повторил он, – они причинили тебе боль? – Джорон опустился рядом на колени и положил руку ему на плечо.
Курсер поднял голову, а потом отвернулся и забился в угол камеры. Джорон едва успел разглядеть его лицо. Джорону всегда хотелось узнать, кто курсер – женщина или мужчина, и испытал искушение заглянуть под капюшон, но понял, что не узнал бы ничего нового: бритая голова, молодая гладкая кожа; юноша или девушка – он не смог бы определить. Сейчас он видел лишь ужас.