— А у тебя для ребенка только выходные по графику? А в остальные дни — никак?
— Так она же в садике… Нет, я могу, конечно. Могу после работы забрать, а утром…
— Не надо, Никитин. Я уж сама как-нибудь. Мне вообще от тебя ничего не надо, понял? Кстати… Это ты мне на карту деньги вчера скинул?
— Я, кто ж еще.
— Что значит — кто еще? Ты считаешь, больше некому, да? Никому я не нужна, брошенка разнесчастная? Ты так считаешь, да?
— Ксюш… Ну не придирайся к словам.
— А что мне, в благодарностях рассыпаться надо? Спасибо, что ты меня предал? Никогда не прощу тебе, никогда… Если б ты знал, как это больно… Невыносимо больно… Будто нож в спину воткнули.
— Прости, Ксюш. Поверь, мне тоже больно. Прости…
— Да тебе-то с какого перепугу больно! Тебе, я думаю, очень даже хорошо. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Это я умерла, а ты вполне живой и счастливый, радуешься жизни со своей кикиморой. Кстати, она не сожрала тебя, нет? Говорят, она та еще…
— Перестань, Ксюш. Не надо. Я в своих отношениях сам разберусь.
— Да пошел ты. Даже слушать тебя противно. Фу…
Сигнал отключения захлебнулся, будто еще раз наглядно продемонстрировал Ксюшино «фу». Нет, а чего звонила тогда? Странный какой-то разговор получился. Ни о чем. Разговор-выплеск. Ну, хоть выплеснула, и то хорошо…
Нет, ее можно понять, конечно. Или ему все-таки не понять? Не умещается внутри понимание, потому как места для него не осталось? Все душевное пространство Вике принадлежит? Вернее, у Вики в плену находится? Как же так получилось-то, господи… Как? Как?!
Нет, правда, все же у него нормально было. Обычная жизнь, как у всех. В институте любовь случилась, на пятом курсе поженились. Ксюша была невеста с приданым — отдельно от родителей жила, в своей квартире, доставшейся ей в наследство от бабушки. Вот все в один голос и твердили — счастливый ты, Митя, такую жену себе оторвал… Красавица, умница, хозяйственная. Ну да, не все было гладко, и ссорились, и мирились, и он со временем насобачился находить вполне приемлемые объяснения частым вспышкам Ксюхиного раздражения, и родители в их ссоры и перемирия совсем не вмешивались… Мама, правда, вздыхала часто, глядя на Ксюшу грустными умными глазами, но никогда свою грусть не комментировала. В общем, как-то все катилось-переплюхивалось изо дня в день… Пока не появилась в его жизни Вика. Вернее, пока не ворвалась.
Телефон в кулаке дрогнул, запел то самое, давно ожидаемое. Ну вот и свершилось. Наверное, он эту мелодию будет до конца дней помнить. И слова… Как яростно их выкрикивают на надрыве пара популярных певцов! «Но ведь она не твоя… Хоть с тобой она даже иногда… И бывает…» Тьфу! Глупые слова, пошлая вкрадчивая мелодия. Но Вика очень хотела, чтобы ее звонки были оформлены этой вкрадчивой яростью. А может, слова и не глупые, и мелодия вполне ничего себе. Может, это он глупо и пошло досадует на себя.
Так. Главное теперь — продержаться. Не сразу ответить, выдержать паузу. Мелочь, конечно, но хоть это. Хоть это, господи, хоть это!
— Да, слушаю… — проговорил тихо, нажав на кнопку включения. — Чего тебе, Вика?
Молчит. Наверное, ей там смешно, как он изо всех сил изображает равнодушие. Вот вздохнула так, будто устала страшно.
— Ники, хватит злиться. Приезжай. Я соскучилась. И ты соскучился, я же знаю. Приезжай.
Ну вот и все. Как всегда. Как всегда, когда он слышал ее низкий с хрипотцой голос. В голове сразу начинал клубиться противный туман, желтый, липкий, горячий, выплывал откуда-то из сердца, из душеньки, искореженной больной любовью. И мысли в тумане плавают, как заторможенные. И слова получаются тоже заторможенные.
— Со-ску-чи-лась? Ты? Не может быть…
— Ники, ну хватит, я же сказала… Ты мне нужен! Приезжай.
Почему-то она звала его по-дурацки — Ники. Как собачку. Поначалу он сердился, потом плюнул. Как-то все равно по большому счету стало. Как хочешь, так и зови, только в печь не ставь, я и без печи до самого донышка обгорелый. А еще я заблудившийся в желтом кислотном тумане.
— Только по дороге в магазин заскочи, ладно, Ники? Я есть хочу. Я ничего не ела со вчерашнего дня. И еще в аптеку… У меня горло болит и температура тридцать восемь и два…
И захныкала жалко, капризно, и впрямь с болезненной хрипотцой. И пропела еще на этой капризности:
— Ми-ить… Ну ты же знаешь, как я тебя люблю. Ну что делать, если я такая дура стервозная? Выпью немного — и берегов не вижу, и себя не помню. Со всеми бывает, Мить.
Да уж, со всеми. Все бы так берегов не видели и себя не помнили. В чужие мужские руки навязывались бы, дрались, оскорбляли тех, кто рядом, кто ревнует и злится по праву… Выставила его на посмешище, как всегда. Что ни говори, а весело прошел день рождения у Викиной приятельницы. Всем досталось. И мужу приятельницы, попавшемуся на Викину удочку, и гостям, и всех больше ему позора досталось. Ломился, как бугай, в закрытую дверь ванной комнаты, слушая за спиной истерические женские комментарии — она сама, сама на нем повисла, сама его туда утащила! А он, дурак, повелся… Думал, по-быстрому, и все дела… А Вика своей приятельнице, оказывается, позвонила — мол, мы в ванной будем с твоим мужем… Какая же она стерва, да разве можно так с подругой?!