- Должно быть, он изменился. Честер Марион не был известен в Виргинии своей щедростью. Более того, я слышал, что когда он переехал на юг, то оставил после себя много долгов.’
Де Вильерс нахмурился. - Нехорошо так говорить о таком человеке, как Честер Марион.’
Мунго должен был уйти. - Возможно, я что-то перепутал.- Он схватился руками за голову, стараясь не дать ей закружиться. - Боюсь, спиртное ударило мне в голову. Может быть, подышать свежим воздухом . . .’
Он развернулся на каблуках и пошел прочь, не обращая внимания на двух мужчин, провожавших его взглядом. Он вышел из лагеря и направился к пляжу. Его ноги раздавили ракушки, которыми был усеян мягкий песок.
У кромки воды он остановился. Он присел на корточки, глядя на разбивающийся прибой.
Только второй раз в жизни на его глаза навернулись слезы. Он плакал, когда думал, что Камилла мертва; теперь он снова плакал, зная, что она жива. Он не знал, были ли это слезы радости или страдания оттого, что он так долго держал ее в руках Честера. Сокрушительное бессилие, которое он испытал в трюме "Ворона", столкнувшись с потерей груза, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас.
Ему нужно было ехать в Новый Орлеан. Чтобы спасти Камиллу и уничтожить Честера. Он не мог ждать.
"Вы не пойдете против такого человека, как Честер Марион, имея в кармане всего пол-доллара".
У него ничего не было. Он даже не знал, как расплатиться с Пендлтоном за покупки, необходимые ему для возвращения домой. И он не мог вернуться в Восточную Африку и провести еще один год, охотясь на слонов, каждую ночь глядя на луну и зная, что Камилла лежит в постели Честера.
Вы можете погрузить груз здесь. Это сэкономит вам много времени.
И снова дверь в его сознании открылась, предлагая ему другой путь. На этот раз он не захлопнул ее. Глядя на воду, он увидел "Ворон", стоящий на якоре в устье реки. Он представил себе ее трюм, оснащенный новыми палубами. Он представил себе мужчин и женщин, погруженных в него с головы до ног, таких же плотных, как слоновая кость. Он представил себе по тысяче долларов за каждого из них.
Сможет ли он сделать это – вырвать триста или четыреста душ из их домов и отправить их на нищенскую жизнь, просто чтобы отомстить одному человеку? Картины в его сознании изменились. Он представил себе африканцев, запертых в этой черной дыре, с натертой цепями кожей, запертых в лужах собственной рвоты, крови и экскрементов. Он представил себе зловоние и крики, которые будут сопровождать их всю дорогу через Атлантику.
Я согласен с тем, что насильственное выдворение африканцев с их родины - не самая приятная вещь. Это жестоко. Есть погибшие. Если бы это не было так неприятно, то никакой пользы от этого не было бы.
Он подумал о Честере Марионе. Он думал о прибыли, которую можно получить на невольничьих рынках Гаваны. Он подумал о деньгах, которые понадобятся, чтобы привлечь Честера к суду, и о том, как приятно будет заставить его заплатить за все, что он сделал. Он подумал о Камилле.
Я не буду лицемерить и лить фальшивые слезы из-за того, что сделал выбор.
Если он мог есть пищу, которую подавали рабы, купленную трудом рабов, в доме, построенном на богатствах, заработанных его дедом на работорговле, как он мог бледнеть при этом? Он будет ничем не лучше своего отца, который будет кричать о равенстве, держа своих рабов в цепях. Лучше быть злодеем, чем лицемером.
До него донесся голос Стерлинга, обольстительный и уверенный: есть только один закон на этой земле - закон, который дает сильным и богатым власть над слабыми и бедными.
Какая-то часть Мунго вздрогнула, когда капитан сказал это; теперь он увидел голую правду. Если бы в мире существовала справедливость, Камилла не была бы пленницей Честера. Уиндемир не пропадет. Слоновая кость, которую он с таким трудом добыл, не будет разбросана по африканскому морскому дну. Рутерфорд был прав - Мунго был непростительно наивен. Теперь, когда все иллюзии были отброшены, он видел мир таким, каким он был на самом деле – бессердечным местом, бесконечно равнодушным к страданиям человека. Такой вещи, как судьба, не существует. Человек может сделать из своей жизни все, что захочет; единственное, что могло его остановить, - это случайность или собственная неполноценность.
Мунго не будет слабаком. Если его совесть и протестовала,то это был просто умирающий голос морали, которую он оставил позади, подобно змее, сбрасывающей свою кожу, чтобы расти. Он сделает все, что нужно.