‘Исаак . . . Исаак . . . Исаак.’
Трудно было поверить, что он может быть многообещающим ребенком. Но Камилле так хотелось верить, что это правда. Он был бастардом Честера, она не могла этого отрицать, но он также был и ее сыном.
‘Моя кровь течет в твоих жилах, - прошептала она ребенку. - ‘Я не позволю тебе забыть об этом.’
- Отдохни, - сказала ей повитуха. - Позови, если понадоблюсь.’
Камилла закрыла глаза и уснула. Вскоре пришли сны. Она увидела костер, языки пламени, которые посылали искры в небо. Она чувствовала жар на своей коже, согревающий ее живот и придающий смелости ее сердцу. Костер был ее другом, как и души, собравшиеся вокруг него.
Чья-то рука потянула ее за руку. Это был мальчик лет шести. Его кожа была бледнее, чем у нее, но гордый нос, скулы и большие глаза цвета грецкого ореха напоминали лицо, которое она видела в зеркале.
За костром было еще одно существо. Напротив нее стоял мужчина и смотрел ей прямо в глаза. Ее сердце забилось быстрее, когда она увидела его. Мунго Сент-Джон. Его глаза блестели, рыжеватые кудри обрамляли поразительное серьезное лицо. Он повернулся, выражение его лица было мягким, но непостижимым.
Песня ее сна началась с низкого гула, который собирал голоса, пока звук не перешел в слова. Она закрыла глаза и присоединилась к хору, увлекаемая моментом. Эти слова освободили ее от оков, распустили цепи. Она прислушивалась к голосу Мунго, гадая, помнит ли он, как петь, но он не открывал рта. Он казался озадаченным. Она ничего не понимала. Он всегда был так уверен в себе, так уверен в своем месте в этом мире. Что же произошло в его отсутствие? Какую ношу он привез с собой по возвращении?
Теперь что-то изменилось. Между ними была дистанция, жизнь, которую он пережил, но она никогда не могла понять. Она проследила за его взглядом сквозь пляску пламени к сморщенному лицу, сидящему во главе группы. Песня оборвалась, и Мафусаил заговорил, призывая их вперед, как когда-то, когда они были детьми. Она шла первой, держа сына за руку. Ее дед был уже стар, его некогда блестящая кожа сморщилась, а волосы поседели. Он положил костлявую руку на блестящую голову мальчика и назвал его по имени – Исаак. Он произнес над ним пророчество.
- Свет и тьма вплетены в твою кровь, противостоящие судьбы, которые столкнутся в твоей юности. Они потребуют жертву и увидят жертву. Другого пути нет.’
- Да, прадедушка, - сказал мальчик, изо всех сил сжимая руку Камиллы.
Камилла вздрогнула и проснулась. Маленький Исаак все еще прижимался носом к ее соску, но уже спал. Она посмотрела в окно, ища в ночных тенях объяснение своему видению. Она начала шептать молитву Господню. Она повторила последнюю просьбу трижды - один раз для себя, другой - для ребенка на руках и третий - для Мунго Сент-Джона.
- Избавь нас от зла . . . избавь нас от зла . . . избавь нас от зла.’
***
Мунго открыл глаза от головной боли, которая заставила его похмелье, вызванное "Герибитой" в Амбризе, ощущаться как похлопывание по плечу. Он лежал на койке, но не в своей каюте. Запах крови и щелока подсказал ему, что это, должно быть, лазарет.
Он дотронулся до черепа и нащупал толстую повязку. Она была сухой, и это было хорошо.
Сверху на него смотрело чье-то лицо. Монтгомери, хирург.
‘Вы очнулись", - резко сказал он. Не было ни его обычной жизнерадостности, ни любезностей у постели больного. - "Капитан сказал, что вы должны пойти к нему, как только проснетесь."
Когда Мунго поднялся на палубу, он увидел совсем другой корабль, чем тот, что отплыл из Балтимора. Во-первых, это был запах. Рабы находились на борту уже неделю, и вонь от множества людей, закованных в цепи под палубой, пропитала весь корабль. Но это не объясняло настроения экипажа. Лица проходивших мимо Мунго - друзей и товарищей по кораблю, которых он хорошо знал, - были угрюмы и не в духе. Паруса болтались свободно; веревки лежали размотанными поперек палубы; была игра в скобах, когда они должны были быть крепко закреплены. Команда, казалось, потеряла всякое чувство дисциплины. Сквозь решетки, закрывавшие люки, Мунго слышал ритмичный скрип и скрежет цепных насосов.
Они были одни в открытом океане. Африканский берег исчез, и до самого горизонта "Фантома" не было видно. Повреждения, полученные в битве, были залатаны, хотя качество изготовления оставляло желать лучшего. Интересно, подумал Мунго, как долго он был без сознания?