Им казалось: вот еще несколько дней, и они увидят Бирена — живого и здорового. Иначе зачем было жить?
Самира уже не раз повторяла матери слышанный от Харбанса рассказ о пропавших без вести, и теперь, оставаясь с дочерью наедине, мать нередко задавала ей один и тот же вопрос:
— Через сколько, говоришь, лет возвращаются они?
И Самира снова и снова повторяла ей рассказ Харбанса.
В доме почти ничего не готовили, чай не кипятили, сахар не употребляли. Лишь утром и вечером варили кхичри — кашу из бобов и риса — и, разложив на три кучки, ели с одного подноса.
Каждое утро бабу Шьямлал тщательно брился, надевал старенький костюм, чистил ботинки, будто торопился на работу, а затем ложился на кровать и, закинув руки за голову, часами лежал, бездумно глядя в потолок. Спешить ему было некуда. Никто не нуждался ни в его руках, ни в нем самом.
Он еще никогда с такой остротой не чувствовал бесполезность и бессмысленность своего существования. Когда-то он и сам считал безработных людьми бесполезными и ни на что не пригодными. А теперь бесполезным оказался сам. Для чего он живет? Для дела? Для семьи? Для общества? Не нужен он ни делу, ни семье, ни обществу! И утром, когда, спустив ноги, он сидел на кровати, перед ним всякий раз вставал один и тот же вопрос: «Зачем все это? Ради чего?» И само существование начинало казаться ему бессмысленным, ничтожным, эфемерным. Когда, случалось, он рассматривал свои руки — сплетения вен под сухой, морщинистой кожей, он чувствовал свое полное бессилие и беспомощность. Зачем ему руки, если их не к чему приложить?
Он был в ванной, когда его позвала Самира:
— Папа, господин инспектор пришел.
На ходу вытирая полотенцем руки, он вышел из ванной и молча уселся напротив полицейского. В душе не было ни отчаяния, ни надежды — только холодное безразличие.
— Ну рассказывайте, какие у вас новости, — проговорил инспектор.
— Какие у меня могут быть новости?
— Ну а мы отправили донесение, — не спеша начал инспектор. — В донесении указали, что ничего выяснить не удалось. В управлении уже потеряли всякую надежду. Теперь дело из Бомбея передали в Дели. В Главном управлении ВМС намерены официально признать, что Бирендранатх погиб. Дело это, в конце концов, не может тянуться до бесконечности… Если у вас нет возражений, я попрошу вас написать со своей стороны: поскольку поиски окончились безрезультатно, вы сами тоже пришли к заключению, что сын ваш погиб. — Инспектор сделал паузу и, откашлявшись, продолжал: — Какой прок в пустых надеждах? Одна головная боль! А сделаете, как я говорю, всем нам легче станет… Вы напишете заявление, мы наложим резолюцию — и дело с концом!
Закончив столь длинную речь, инспектор уставился на Шьямлала.
Опустив голову, Шьямлал молчал, не в силах вымолвить ни слова.
— Ну, что надумали? — нетерпеливо спросил инспектор.
— Можно я у жены спрошу? — дрогнувшим голосом наконец выдавил из себя Шьямлал и поднял на инспектора скорбный взгляд.
— Конечно, конечно, спрашивайте, пожалуйста… Поверьте мне: как только согласитесь — будто камень с души свалится. Поиски ведь все равно прекратили. Можете поверить мне на слово.
Ноги у Шьямлала сделались точно ватные. Неужели ему самому предстоит письменно подтвердить, что они смирились со смертью сына? Какую непомерную тяжесть взвалил на его плечи всевышний! У него не хватало духу пойти к жене, чтобы спросить, что думает она. А в ушах звучало только одно слово — смерть… Смерть была где-то совсем рядом, она бродила меж ними, но признать это у него не было сил.
Смерть! Она находится здесь, в этой комнате, но как сказать об этом жене? Пол качнулся у него под ногами, но он собрал все свои силы и прошел в кухню.
— Ну, что говорит господин инспектор? — Жене не терпелось поскорее узнать последние новости.
— Да ничего особенного… Я и без него это знал.
— А зачем же тогда он заявился?
— Спросить, что мы думаем.
— А что мы можем думать? — Голос у Рамми дрогнул.
— Он хочет, чтоб мы… согласились, — с трудом произнес Шьямлал.
— С чем согласились? — недоуменно взглянула на него жена.
— С тем, что он… погиб.
Заломив руки над головой, жена дико закричала. Следом за нею запричитала Самира. Будто вспугнутые криками и плачем, по стене заметались тени.