Судно в углу для отправления нужды и кувшин, где должна быть вода. У решетки валяется мятая жестяная миска с остатками какой-то каши. Кашу доедает крыса. Она смотрит на меня своими крохотными черными глазками-бусинками, нюхает миску и не спеша удаляется. Я бы даже сказала, удаляется с чувством собственного достоинства. Вроде как давая понять – вот ты здесь никто, рабыня, а я – свободна, как ветер. Захочу, харчи твои съем, захочу, нассу тебе в кувшин, или кусну в бочину, заразив чем-нибудь таким, гадким. Отчего ты сдохнешь.
Ах ты, мелкая тварь! Кидаю в нее камушек, промахиваюсь, но крыса исчезает.
В горле так пересохло, что я, превозмогая себя, дотягиваюсь до кувшина. На дне что-то плещется, но при этом так воняет, что жажда пропадает вмиг. Плюс, по кувшину ползают муравьи.
Боже, вот так итог! Что называется, из огня да в полымя. Так, Настька, первым делом соберись с мыслями. Разложим все по полочкам.
Что мы имеем: плен фиг знает где; как я сюда попала, помню очень смутно; кто меня кинул, догадываюсь. Что будет со мной далее, неизвестно. Итог – от чего ушла, к тому пришла. Неутешительно. За такой короткий срок пройти путь от плахи до пирушки с князем. И вот, опять на дне.
Как же пить охота! Беру миску и стучу по полу.
– Эй, кто-нибудь! – кричу я. – Дайте воды, мать вашу! Пить хочу! Эй!
Но мой шум всего лишь приводит в чувство мужика слева. И это Петур.
– Опа! Петька! Тебя тоже замели?
– Лео! – Петур вцепляется в прутья. – Где мы? Почему мы здесь? За что? Что с нами будет? В чем я провинился?
– Так, так, погоди! – прерываю я поток его полных отчаяния вопросов. – Не всё сразу. Давай по порядку. Значит, доехали мы до опушки, там нас встретили типы с псами. Колбаса, поганец, дал дёру. Подлец, ему за кидалово воздастся, зуб даю! Мог бы и намекнуть, что нас ждет. Трус. Дальше как в тумане. Вроде там был Бун. И Рейшо тоже. Во всяком случае, в голове у меня сидят его фразочки, не знаю, в мой адрес, или нет. Он всё приговаривал: «какой замечательный образец!», «какое славное тело!» Что-то такое. А еще помню, как ты причитал. «Хозяин, да за что! Хозяин, простите!» Было дело? Меня отчего-то вырубило, но я так подозреваю, это Илио постарался. А ведь сколько по нашу душу наемников нагнали! Мне, если честно, прямо льстит. А ты чего скажешь? Эй, Петя!
Петур глядит на меня невидящим взглядом, а потом в смятении забивается в дальний угол. Слышу его всхлипы. Ну что за нюня! Мужики такие впечатлительные.
– Петро! – впериваю в него свой самый суровый взгляд, но его не никак пронимает. Да и проймешь тут. Кто я есть? Драная лохушка. – Петенька! – не оставляю попыток достучаться до парнишки. – Ну хватит, соберись! Давай поговорим, мне ведь тоже тошно, не только тебе.
Какое-то время спустя его немного отпускает и он, запинаясь, говорит:
– Там был «кормчий». Он нас… заставил спать. Он умеет.
– Гипноз, что ли?
– Гип… что?
– Ничего. Так, что еще скажешь?
– Помню только его слова, обращенные к тому алхимику. Алхимику господина Блуда.
– И что Бун ему сказал?
– «Кормчий» сказал, что выполнил то, о чем его просили. Теперь черед платить по счетам.
Я мигом свирепею. Беру кувшин и хвать его о решетку. Разлетелся на кусочки.
– Предатель! – рычу я. – Ну он у меня поплатится, сучий потрох! Клянусь, придушу кровопийцу!
Сверху скрипит дверь и подземелье спускается грузный смурной дядька со связкой ключей на поясе. Он по-медвежьи топает, берет факел, светит, подслеповато щурясь.
– Чего уставился? – огрызаюсь я. – Дай воды.
– Ты разбила кэ-кэ-к-кувшин, – гудит он, заикаясь.
– Ничего страшного, принеси новый. И воды налей посвежее.
– Разбила кэ-кэ-кэ-к-кувшин, – повторяет он с тупым выражением лица.
– Новый принеси.
– Ра-разбила кэ-к-кувшин.
– Тебя заело, что ли? Новый принеси.
– Но ты ра-ра-раз… била…
– Достал! Иди отсюда, дурак!
Дядька какое-то время смотрит то на меня, то на Петура, затем, ни слова не говоря, разворачивается и уходит. Еще через пять минут возвращается в новым кувшином воды.
– Ой, спасибо! – говорю я, но ублюдок демонстративно выливает воду на пол. Половину оставляет, но кувшин ставит вне моей досягаемости.
– Вот в-вода, – говорит он и начинает будто задыхаться. Я грешным делом думаю, что у него эпилептический припадок, но это он, оказывается, так смеется. Никогда не видела более уродливого смеха. Повеселившись вволю, надсмотрщик степенно удаляется.
Я сдерживаюсь. Ни к чему ссорится с надсмотрщиком. Лучше я его удавлю, когда освобожусь. Если освобожусь.
Вот же садюга! Дай только добраться до тебя, урод!
Нет, мелькает мысль, эдак я ни к чему хорошему не приду. Надо держать себя в руках. Не давать себе ни раскиснуть, ни ярится бестолку, как пойманной в банку осе. Побеседуем пока с Петуром.
– Эй, Петька! Ты живой там?
– Живой.
– Есть соображения, где мы?
– Скорее всего, в плену у господина Блуда.
– О как! Почему ты так думаешь?
– Ну… как я уже говорил, алхимик Блуда что-то такое говорил…
– Это понятно, дальше.
– Потом, местами помню как нас везли сюда. Мы в подземелье Блуда, Лео.
– Зашибись. Ладно, отдыхай.
Но отдохнуть нам было не дано, потому что тот, кто справа, вдруг начинает орать что есть мочи. Затем он вскакивает. Стоит ко мне спиной, почти голый, в одних лишь рваных портках. Вижу его мускулистое тело. Однако! Еще один здоровяк. Кто, интересно? Не Чош, точно. Скован по рукам и ногам, цепи натянулись, что аж скрипят, а жилы на шее мужика вздулись так, что, кажется, вот-вот лопнут.
Концерт продолжается какое-то время. Я не выдерживаю этот звериный ор, переходящий то в сдавленный хрип, то в булькание, то в нестерпимое завывание, и говорю ему, стараясь перекричать:
– Эй ты! Кончай уже, голова от тебя болит! Разорался, как баба плохая!
Качок так же внезапно осекается и медленно поворачивается ко мне.
– Нет, – выдаю я в полнейшем изумлении. – Не может быть! Ты ли это? Блуд? Какими судьбами, приятель?
Узрев меня Блуд преображается на глазах. Лицо его искажает дичайший ужас, он шарахается, сворачивается клубком, закрывается и…
Ну да, орет. Пять минут, десять. С переливами, гротескным плачем, стонами. Наконец, он стихает и далее сидит, вздрагивая и поедая меня глазами.
– Ну наконец-то, – вздыхаю я с облегчением. – Выдохся, родимый. Что, подружку напоминаю тебе? Успокойся, я не она. Та уже давно в земле. А я добрая. Ничего тебе не сделаю. Собрату по камере точно.
Блуд дрожит себе, постанывает, пуская сопли со слезами. М-да, совсем плохой. Ладно, оставлю его в покое.
Растягиваюсь на соломе, пытаюсь собраться с мыслями. Только вот ничего в башку не лезет. Подождем, может, кто визит нанесет.
А пока хоть с Петуром поболтаю.
– Петь!
– Да, Лео?
– Ты прикинь, и Блуд с нами чалится.
– Вижу.
– Что думаешь?
– Ничего хорошего. Значит, в каменоломнях новый хозяин.
– Есть мысли, кто это?
– Не знаю… Может, это…
– Друг Илио?
– Да.
– А что, он парень честолюбивый. Я так сразу поняла, что ему отсиживаться в трущобах не по кайфу. А тут Блуд спятил. Илио, значит, с Рейшо спелся, да?
– Похоже так. Только что с нами будет?
– Мои соображения таковы: Рейшо, видать, очень увлеченный человек. Не зря он упоминал про образцы. Мы ему надобны для опытов, Петь. И артефакт он заполучил. Илио оказал ему услугу и получил место хозяина. Всё сходится. Только мы в этой схеме – марионетки, которых дергали за ниточки.
– Нет… – Мои размышления беднягу повергают в шок, но я немилосердно продолжаю:
– А что? Я, ты, он. – Указываю на Блуда. – Разрежет нас Генри на кусочки и соединит по новой. Польет мертвой водицей, потом живой, скажет магические слова, оживем. Только уже в облике чудовища Франкенштейна.
– Кто… кто такой Фран… Фран…
– Франкенштейн? Это такой безумный ученый, создавший жуткое чудище.
– О Лёр милостивый… Смилуйся надо мной!
– Да ладно тебе, шучу. Успокойся. Не хватало еще твоего скулежа. У нас уже есть один, так что потише там. Не было никакого чудовища, это сказка. Я в книжке читала.
– Но этот Рейшо не из сказки!
– Тут ты верно подметил. Эх, пить охота. И жрать тоже.
Опять воцаряется молчание, прерываемое только поскуливанием Блуда.
– Петь, можно нескромный вопрос?
– Да, Лео, можно.
– А ты с девушкой когда-нибудь был?