Так я и сижу, вся такая опупевшая, до тех пор, пока троица не удаляется.
Воздыхатель мой ожидаемо является позже. Один. Крадучись, озираясь. Так я и поверила! Едва он открывает рот, как я свирепею:
– Предатель!
– Прошу тебя, милая Лео, потише…
– Что? – ярюсь я ещё сильнее. – Что ты сказал? Милая Лео? Я для тебя всё еще «милая»? Ну ты и лицемер! Нет, ну ты глянь, Петь! Отдал нас этим псам на съедение, Иуда проклятый, и приходит, как ни в чем не бывало! Да как у тебя только язык поворачивается так говорить!
– Прекрати, пожалуйста! Дай объяснить…
– Объяснить что? Что ты мне хочешь объяснить? Что ты тут ни при чем? Хватит мне лапшу на уши вешать!
– О чем ты? Когда я тебя обманывал?
– Да всегда! Ты всегда меня за нос водил, подлец! Думаешь, я вот так и поверю, что ты вроде как случайно свалил, отправив меня в ловушку, и разумеется, ничего не знал об этом, и на Буна ты не работал и не работаешь, и о планах его и доктора Менгеле… тьфу ты! О планах твоего Рейшо насчёт меня и Петьки ничего не знал, и сюда заявился, с таким трудом втеревшись в доверие, только ради меня любимой?
– Но так оно и есть.
– Ты себя-то хоть слышишь, мудило?
– Прошу тебя, выслушай…
– Не хочу я тебя слышать, предатель!
– Лео, я так сильно рискую, придя сюда…
Мне бы действительно лучше выслушать его, но я окончательно взбрыкиваю. Накосячив, парни всегда пытаются объясниться, и выходит у них всегда скверно. И каждый раз вина перекладывается на меня. Вот как в последний раз с Антохой. Он же струсил? Но вывернулся так, будто я виновата. Я – стервоза, а не он тюха-матюха, как говаривала соседка тетя Люба.
Плюс, окружающая меня тюремная действительность, и всё-всё-всё дополнительно ввергают меня в буйство.
Истерю по полной. Бросаюсь на прутья, словно бешеная, пытаюсь ухватиться за него, чтоб припечатать, хорошенько так припечатать. Дантеро едва успевает отскочить.
– Дай я тресну тебя по голове! – захлебываюсь я, высунув кулак. – Иди сюда, сукин ты сын! Иди сюда! Ударься о мой кулак! Убейся о кулак, сволочь! Я тебе глаза выцарапаю, паскуда! Что, боишься? Боишься? Иди сюда! Иди!
Зачин поддерживает Блуд. Он вскакивает и начинает гроулить[1] в своем фирменном стиле. Дантеро это так ошарашивает, что он пятится в полной прострации, но поскальзывается на ступеньках, падает, скатывается. Нога его оказывается в опасной близости от клетки Блуда.
Мой голосистый сокамерник, высунув руку, насколько ему позволяет цепь, хватает красавчика за штанину. Ну, далее следует картина маслом: я обрушиваю на бедную головушку моего поклонника все новые проклятия, тяну руки в неистовом стремлении придушить обманщика, Блуд ревёт, Дантеро отпихивается.
Наконец, красавчик высвобождается, бежит. У самой двери он оборачивается, в глазах смятение…
И это меня доканывает. Валюсь на пол, реву. Как там у Аллы Борисовны в песне поется? «Сильная женщина плачет у окна». Поправочка: воинственная девка плачет в казематах. Стыдно признаться, но я катаюсь, слезы в три ручья. Все мои злоключения, головокружительные приключения, усиливающаяся тоска по дому, всё сказывается.
Где-то в отдалении слышу голос Дантеро:
– Я обязательно вытащу тебя, Лео, вот увидишь! Клянусь, я вытащу тебя чего бы мне это не стоило!
– Да пошел ты…
Наплакавшись вволю, я какое-то время тупо смотрю в одну точку. Из оцепенения меня выводит Петур.
– Может он правду говорит? – осторожно предполагает он.
– Может, – отрешённо отвечаю я.
– Лео!
– Да?
– Лучше верь. Так проще выживать. Когда веришь во что-то.
– А во что тут верить? В то, что этот плут меня освободит? Не будь таким наивным, Петя. Слишком часто я обжигалась.
– Прости, но верится с трудом.
– Во что именно?
– Что ты часто обжигалась. Ты очень красивая. Сильная, умная, волевая. Мужчины, должно быть, готовы ради тебя на всё…
– Да-да, я постоянно это слышу. Ну и что? Не поэтому ли я так часто сталкивалась с предательством? Понимаешь, Петь, мой личный опыт убедил меня в том, что восхищаться сильной женщиной хорошо издали. Но для себя каждый хочет слабую и податливую подружку. Куклу, с минимальным набором качеств. Мужики по своей сути – консервативны до ужаса. Даже если парень воспитанный, культурный, никогда не поднимет руку на благоверную, относится к ней с уважением, считается с ее мнением, ему всё равно важно превосходство. Просто как факт. Превосходство в уме и тем более в силе. Самоутвердиться за счёт глупой бабы. Они с удовольствием отдадут пальму первенства в красоте. Пусть девка радует своим внешним видом, но больше – ни-ни! А я, как ты сказал, и красивая, и сильная, и умная. Парадоксально, но иногда мне кажется, что это своего рода проклятие. А уж парням осознавать такое – как нож по горлу. Сама мысль, что он проигрывает по всем параметрам, невыносима. Вот и все.
Моя речь Петура озадачивает. Наверное, слишком много незнакомых слов. К тому же, подобного рода речи, насквозь пропитанные феминизмом, явлением невиданным для его эпохи, сбивают с толку. Сел в сторонке, притих. Задумался. А меня вот потянуло на воспоминания.
– Один из первых моих, скажем так, серьезных поклонников, – им стал мой тренер. Ну, который обучал меня умению драться.
– Его твой родитель нанял?
– Чего? А, ну да. Так вот, этот тип, звали его Виктор, начал требовать, чтобы я одевалась как девушка.
– Но ты же девушка, как иначе тебе одеваться?
– Нет, Петя, я всегда обожала мужской стиль. Платья меня только бесили. Так вот, Витёк без конца ныл: «что ты как пацанка», «я хочу видеть леди», «вот в этом ты будешь выглядеть просто супер» и всё в таком духе. Всегда одно и то же: «я хочу», «я хочу». Со шмотьем даже навязывался. «Смотри какое эротическое нижнее белье», «представляю, как бы ты выглядела в этих трусиках». А я неизменно держалась своего. В последний раз он закатил по этому поводу скандал. Я в ответку, слово за слово и мы подрались. Представляешь? Наставили друг дружке синяков. Верка – это сестричка моя – едва увидела мою синюю распухшую рожу, ухохатывалась, кажется, с полчаса. Это вообще-то редкость, Верка такая бука. После этого Витек уволился из фитнес-центра. Уехал. Потом был мажор с кучей бабла. Ну, богатенький. Тоже самое. «Будь секси, малышка!» «мы идём чилить, а не картошку копать», «ты бы ещё разгрузку на себя нацепила», «релакс, подруга, не война! вкуряешь?» и так далее. Паша был токсиком, каких поискать, сидел на коксе и пил исключительно вискарь. Самый дорогой. Постоянно набирался до хрючева, и я, как мать-героиня, тащила этот кусок дерьма до его же хаты на своем горбу. Однажды в клубе он начал меня в открытую позорить, я разбила ему морду и ушла. Так его папаня после этого вчинил мне иск! Еле-еле уладили, но мне пришлось извиняться. Были и ещё парни. Кто за мамку прятался, кто не выдерживал напора, кто сбегал по-тихому. Единственный, кому мое упрямство, или «экзистенциализмы юной и весьма-весьма глуповатой барышни, которую, ко всеобщему сожалению, природа наделила слишком уж яркой внешностью», по оригинальному выражению бабули, был один никчемный гитарист, Арчи, как он себя называл. Он принимал меня такой, какая я есть. Но с ним было скучно. Самое большое отношения длились пару месяцев. Три с Арчи, четыре с Антохой. Никому не нужны сильные женщины, Петя. Понимаешь?
– Нет, – честно отвечает Петур. – Не понимаю. Ты странно говоришь, Лео.
Так и сидим.
Спустя какое-то время – понять трудно, сами понимаете почему, – приходит Рейшо со Штайном. У помощника в руке трубка.
– Он лежит? – шепотом спрашивает Рейшо.
– Да, господин, – так же шепотом отвечает Штайн. – Лежит.
– Давай! Смотри не промахнись.
Наблюдаю с интересом. Помощник на цыпочках подходит к клетке, где похрапывает Блуд и выстреливает в него дротиком. Удивительно, но Палт, похоже, ничего не почувствовал. Толстокожий.
– И что это было? – спрашиваю их.
Но Рейшо со Штайном будто бы намерено игнорируют меня. Далее следует донельзя странный и малопонятный разговор:
– Поместим его в матрикс, – предлагает Штайн, кивая на Петура.
– Нет, дуралей! – возражает, задумчиво поглаживая подбородок, доктор Мен… ну, вы поняли. – Мой матрикс сгодится разве что для собак. Или детей. Мы же хотим посредством ятрохимии сублимировать процессы, так сказать olivium vivium, чтобы родился primus puer. А эдак придется ему все кости переломать. А нужен-то здоровый образец, а не увечный, вот в чем весь фокус.
– Чтобы был primus puer, – авторитетно заявляет Штайн, – согласно Алтею Всеведующему, нужен эмбрион, своего рода илариус, дабы он впоследствии слился с Девой, только так.