– Схватим его и расспросим, что к чему? – предлагает Чош.
– Давай, – соглашаюсь я.
Чош с Пегим выскакивают из зарослей и зажав мужичку рот, уносят обратно.
– Ты кто? – интересуемся мы.
– Куй, – отвечает он, снимает шапку и кланяется так, что чуть не падает. – Куёк! Прокукуй мне судьбу, Куёк! Раскупорь-ка первачок, да раскумарь-ка курева! Накукуй мне милого, куманек Куёчек! А вот и прокукую, милка моя! И накукую милого, любушка! Ибо вот он я – Куеван Одитыц Галаполь, седьмой сын, девятый внук, брат, сват, кум, отец, пупец непутевый, туп неуёмный, плевый, мелкий, флявый, балявый, паленой бражкой охмеленный, соломой отбеленный, благой, святой, плохой, дурной, а также баламут, балагур, бормотун, гоготун да добротных титек… э… мять. Да – титьки надо мять и лобзать, я бы даже сказал – муслякать, вот так. До седьмого коленца ку-ку-ку, до…
– Так, ну-ка заткнись! – рычу я на него, но Куй – если его действительно так зовут, будто и не слышит, продолжая свое:
– До крошева, всю судьбинушку! Недаром я Куёк-кулёк, Куёк-царёк, в кусты деваху завлек, конфетой отвлёк, хоп! получился малёк! Куй-малюй, кукуй, милуй, целуй меня, забавушка! Куюшка-гадатель – вон он я!
– Да чтоб тебя!
Куй на минутку утихает, чтобы затянуться, но я не выдерживаю и вырываю у него трубку.
– С тобой всё в порядке, Куёк-кулёк? – начиная терять терпение, спрашиваю я. – Ты слышишь меня?
– А как же не слышать! – говорит он, улыбаясь ртом с единственным уцелевшим зубом, да и тем кривым. – Как не слышать ветер воющий, как не слышать птиц поющих, парящих! Куй-куманек, Куючка-зайчок, серенький бочок…
Влепляю ему пощечину – бесполезно, потер щеку и продолжает как ни в чем не бывало:
– А ведь Куй-не-балуй знает многое! – говорит он чуть ли заговорщицким голосом, подслеповато щурясь явно в поисках своей курительной трубки.
– На, забери! – досадуя, вручаю ему трубку.
– Да, блаженный попался, – вздыхает Чош.
– …Куян-молодец – ему куево-кукуево известно!
– Ну так скажи по-человечьи, гребаный ты насос!
Но Куй, словно издеваясь, подхватывает:
– Пал! глаголет Отрых Старый нос!
– Чего?
– Чавочка чего – скок-поскок… скок-поскок и в норку!
– Да отпусти ты его, в самом-то деле! – говорит Чош. – Надоел!
– Нет, уж пусть будет с нами, – не соглашаюсь я. – Так хотя бы жив останется.
– А вдруг он заодно с ними?
– С кем?
– Ну с ними? Кого ждем?
Словно в подтверждение его слов издалека раздается волчий вой.
– А вот и он! – выдохнув мне в лицо сноп дыма, с важным видом объявляет Куй.
– Кто? – хором спрашиваем мы.
– Кого ждем, – с самым серьезным видом говорит он.
– А кого ждем?
– Куй-кукуй предскажет! Промочить бы горлышко, и выйдет слова солнышко!
– Ну тебя в баню, псих! – машу я на него рукой и начинаю наблюдать за дорогой.
– На, промочи! – вдруг предлагает Пегий и протягивает ему свою фляжку. – Да всю правду скажи, до седьмого колена! Ку-ку-ку.
– А то! Ты – пластун и плоскун, бормочей глот, – говорит Куй и сделав добрый глоток, с наслаждением вытирает усы. – Скажу!
– Ну так говори! – просим мы.
– Кур идет, топочет, посевы и дома сжечь хочет, хлюпачом ворочет, грохочет, клокочет, злую рать на нас насылает, тать проклятый! Кажную ночку. Опа! А я ведь здесь! Ух-ты зайчишки мои кудрявые, грибочки-козявочки, листочки-ласточки! А ведь и в сам деле тута! А Кур-то идет, топочет…
– Кто такой Кур?
– Ятр.
– Ятр?
– О да, забавушка, о да, видная, красивая, златом солнечным отмеченная, светом осиянная, а челом, челом-то дивная, что смарагд на горе велой, что огнь велелепый! Это тать из башни, что день и ночь курится перхим дымом и стая вокруг вторит вою всенощно, вседенно! Как брухнет, бухнет – землица саднит! Слезы ярые брызжут! Ятр и Хим у него в банке, бо-ольшой такой банке! Садком вылавливает, пьет, не поперхнется! Ядом поливает всякое зверье. Всё, я таков! Бывайте! Да – медовушка славная, пуп оправый! Выпил бы еще – да не тут. А нут-ка, Куй-молотуй – руки в ноги да таков!
С этими словами Куй убегает. Причем, его прыти можно и позавидовать.
– Кто что понял из этой тарабарщины, кроме того, что Пегий – пластун, плоскун и бормочей глот? – интересуется Чош.
– Я поняла, – отвечаю.
– И что же?
– Сюда идет вампир-алхимик, который каким-то способом приручил волков.
– Ну всё, – говорит Пегий. – Нам конец. А ведь ты обещала полежать со мной в облипочку.
– Это когда же я такое обещала?
– А когда попросила меня отрубить башку медведю.
– Что не припомню, хоть убей.
– Ты сказала, что разделишь со мной ложе, если я отрублю…
– Не говорила я такого! Чего ты врешь?
– Как это не говорила? Я своими ушами слышал! Скоро ночь, сказала ты, ляжем…
– Да, Лео, – посмеиваясь, говорит Чош, – когда имеешь дело с Пегим, будь осторожна в словах.
– Хотите сказать, – недоверчиво спрашивает Пегий, – что я не так понял?
– Именно, – говорю я. – Ты пошел бы, передернул что ли свой «пуп оправый», вон в кустиках, например. А скоро сперма из ушей польется.
– Ни за что! Пегий никогда не передергивал, не передергивает и передергивать не станет! – оскорбленным тоном отвечает он, а затем спрашивает: – А что такое сперма?
– Эликсир жизни.
– О! Вот это как называется? И ты предлагаешь мне понапрасну растрачивать сию драгоценность? Ни за что, будь я проклят!
– Все когда-то происходит в первый раз.
Между тем стая, под предводительством «татя из башни» приближается.
– Ну, Лео, – вздохнув, говорит Чош, – думаю, на этот раз искушать судьбу не стоит. Тикаем, пока нас не учуяли.
– Вот еще! – возражаю я. – Стану я бегать! Не затем пришла сюда! Залезем на крышу и пока понаблюдаем. За мной, мальчики!
– Тьфу ты! Вот так и знал!
На лету заскакиваю на ближайшую крышу, Пегий – за мной, с чуть меньшей ловкостью, а вот Чош упирается в стену.
– Сука, дайте руку что ли! – ворчит он.
Вытягиваем его с Пегим на крышу. Тяжелый, падла.
– Кажется, тебе надо сесть на диету, – говорю ему.
– Тоже, как и Пегому, предлагаешь заняться каким-нибудь срамным делом? – продолжает скрипеть Чош. – Ни какую твою эту… короче, оставь в покое мою задницу!
– Я имела в виду кушать надо поменьше, дурачок! Ты посмотри на себя – забрался всего-то на полтора метра, да и то, с нашей помощью, а вспотел, как бобик!
– Не смешно.
Но я уже потеряла к нему интерес. Залегаем – благо крыша соломенная, наши тела чуток притапливаются, ветер в нашу сторону. Прикладываю палец ко рту. Ждем.
Вой с лаем всё ближе. Постепенно дворы начинают заполняться собаками и волками. Сказать, что они одержимы той же дрянью, что наш знакомый медведь, не могу. Они с яростью рыщут по дворам, лают, рычат до хрипоты, всем своим видом выказывая жажду крови, но присмотревшись, прислушавшись и чуть вникнув в их сознание, понимаю – их кто-то ведет. Хотя, это заметно и без моей экстрасенсорики – обычные звери, даже бешеные, так себя не ведут. Свора носится как заведенная, но некоторые, забежав чуть вперед, останавливаются, начинают крутиться, скулить, а то и вовсе теряют ко всему интерес, стоят, роняя слюну и тупо глядя в никуда. Оказываются вне зоны действия.
– Их сознанием кто-то владеет, – шепчу я.
– Да? А кто? – спрашивает Чош. – Тот самый тать? Как его?..
До меня тоже доносится что-то такое, что и словами-то не выразишь. Скажу просто – я чувствую чужую ауру. Негативную. Постараюсь объяснить мальчикам на понятном им языке:
– Очень сильный маг. Видимо, вампирство дарует возможность колдовать. И подчинять своей воле животных.
– Дьявол! – тихонько выругивается Пегий. – И что хорошего – сидеть здесь и ждать, покуда злой колдун не превратит нас в… жаб? В мерзких, скользких…
– Заткнись, изувер! Не превратит, а об альтернативном варианте с лежанием в облипочку и слышать ничего не хочу, предупреждаю. Лучше возьми лук, будешь с крыши расстреливать собачек.
– А ты что? – вытаращив на меня глаза, спрашивают оба.
– Я – вниз, – отвечаю я, вытаскивая сабельку с кинжалом. – Пока тать подходит, прорежу стаю.
– А мне-то что делать? – спрашивает Чош.
– Что хочешь.
Прыгаю. Прямо в гущу стаи. Приземляюсь и тут же начинаю работать. Несмотря на свирепость, бедные песики, узрев слетевшую с неба бестию, быстро теряют связь с колдуном, а почувствовав на собственной шкуре остроту моего оружия, со страхом разбегаются. Ничего не скажешь, картина эпичная – обезлюдевшая деревня, лунный свет и дьявольские псы с волками так и валятся направо и налево от молниеносных порезов яростной рыжеволосой красотки.