Наскоро позавтракав яйцами, копченной колбаской и кусочком вчерашней булочки, запив всё это водой (от рыгаловки отказалась, молочка не нашлось, что такое чай они не знают, а кофе это редкое и страшно дорогое лакомство), выхожу на улицу вместе со смазливым попутчиком. Кстати – мой кошель никуда не делся, со мной. Только я сунула его в карман. Оттягивает, но всё лучше, чем таскать его у всех на виду.
И первый вопрос:
– Раз ты наслышан о моих подвигах, красавчик, где гарантия, что меня не повяжут стражники?
– Там, где мы пойдем – не повяжут, милая Лео. Там владения Буна.
– Ты можешь обойтись без этого твоего: «милая Лео»? Нечего меня миловать! Или клинья подбиваешь?
Но мои инопланетные (или вневременные?) лексиконы с толку его не сбивают. Схватывает на лету!
– Ничуть, – отвечает Дантеро. – Ты, конечно, очень привлекательна, я бы даже сказал, магически притягательна, и безусловно сделаешь честь любому мужчине, но я не из тех, кто сразу так готов волочится за первой попавшейся юбкой. Мое обращение – просто дань вежливости, ничего более.
Вот как можно в одном предложении уместить комплимент, заставляющий трепетать твое сердечко, тут же ошалавить банальным «волочиться за первой попавшейся юбкой», а в довершении окатить холодком? Я просто вежлив с тобой, не воображай себе…
Скотина.
– А, называй как хочешь.
Проходя по рынку – тому самому, где я вчера была, – у одного торговца восточной наружности Дантеро покупает горсть конфеток, завернутых в бумажный пакет.
– Угощайся, – говорит он, глядя на меня и слегка улыбаясь. – Миндаль в сахаре. Очень вкусно.
– Да иди ты!
– Ну как знаешь! А я отведаю.
– Ладно, давай, – из упрямства, а также из любви к сладостям, выхватываю у него пакет и отправляю в рот пару орешков. А и правда вкусно!
– А мне? – немного теряется он.
– По губе, – отвечаю и коварно улыбаюсь ему.
Дантеро покупает себе еще пакетик.
– Кажется, что стоит только прикоснуться к тебе – и тут же уколешься, – тихо и как будто меланхолично говорит он. – Я начинаю влюбляться, милая Лео.
– Ты так говоришь, будто это нечто плохое.
– Я в каком-то смысле провидец. И провидение подсказывает, что эта любовь не принесет мне счастья.
Останавливаюсь. Что-то в его голосе трогает меня. Какая-то тоска, что ли? Смотрю на него и наши взгляды соприкасаются. Определенно, в парне есть глубина. Нет, а что…
Но я сразу взъерошиваюсь. Ты дура, Насть? Это же пикапер каких поискать. Опомнись!
– Так, Данте, ты меня утомляешь, – говорю я, сунув ему пакетик и отряхивая руки от сахарной крошки. – Лучше расскажи мне о чем-нибудь полезном.
Тем временем мы минуем рынок. Следуем по небольшому уютному кварталу с ювелирными лавками. Всюду странные надписи на дверях и досках, прибитых к стенам: «Настоящее золото с горных выработок! Не ребис, совершенно безопасно!», «Кольца из кускового серебра, минералы натуральные, всё настоящее, не мистериум», «Принимаем заказы на украшения, работаем только с подлинным аурусом и аргентумом, дорого, для ценителей», «Скупаем ценный метал. лом, ребис и прочие поделки из мистериума не предлагать» и так далее.
– Что не так с этими самыми ребисом и мистериумом? – спрашиваю я. – Если не ошибаюсь – это названия философского камня?
– Совершенно верно, милая Лео. Это всё философский камень. Существуют несколько разновидностей камня. Так, например, ребис и мистериум отличаются, но для обывателей это одно и то же.
– Ребис что такое?
– Ребис – превращенное вещество. Как ты понимаешь, тут без пресловутого философского камня не обойтись. Он участвует в процессе. Но обычно хватает одной щепоти.
– Сера в золото?
– Ты имеешь в виду сульфур? – смеется он. – Нет, милая Лео, сульфур – это нечто иное. Сульфур с меркурием – компоненты магических таинств. Вообще это сложная наука. Но мысль верна. Можно превратить простое железо в золото. Чаще всего так и делают.
– А ты не только лекарь, но и алхимик?
– Часто это одно и то же.
– Однако! Но философский камень может быть опасен?
– Весьма опасен, – наставительно подтверждает он. Вот она, еще одна ипостась Дантеро-красавчика – занудство. – Три года назад он вызвал вспышку дотоле неизвестной и крайне необычной болезни, известной как «песте магистериум», или магическая чума. Куча народа сошла с ума. Половина умерла, другая отправилась в «норы», или, что еще хуже, в «катакомбы». С тех пор, следуя декретам церкви, запретившей философский камень, каждая уважающая себя ремесленная артель считает своим долгом, по крайней мере внешне, отмежеваться от запятнавшей себя субстанции. Но на деле все продолжают иметь с ним дело.