– Это кто, алхимик? – уточняю.
– Да, Герхард Рейшо – алхимик и правая рука Блуда. В последнее время он ведет дела практически полностью. Но появление хозяина не исключено. Блуд непредсказуем, а твое сходство… сама понимаешь с кем, повышает ставки, но, если я правильно понял, у них есть деловое предложение.
– Деловое предложение? – недоверчиво интересуется Дантеро.
– О деталях я не осведомлен, увы.
– На криминал не подпишусь, так и знай, – говорю я.
– Ты имеешь в виду что-то незаконное? – Понимаю, что за маской Бун усмехается. – Начнем с того, Лео, что ты сама вне закона.
– Всё равно! – упрямлюсь.
– Не будем спорить о том, что еще не произошло. Выслушаем Герхарда, а там обсудим.
– Разреши вопрос, Илио, – нахмуриваюсь я, – чуть нагловатый, правда.
– Разрешаю.
– А какой тебе прок переться с нами?
– Помилуй, уважаемая Лео! Я всего лишь отдаю долг.
– Какой?
– Во-первых, благодарность Дантеро за лечение, во-вторых, за твои старания.
– Да какие там «старания»! Всего-то неделю провозилась с твоими молодцами, если не меньше.
– И даже такая малость, как оказалось, уберегла несколько жизней. Последняя поездка была непростой.
– Да, Чехонте рассказывал…
– Вот видишь.
– Еще вопрос: почему его называют Блудом? Он что, изрядный потаскун?
На этот раз Бун не совладал с эмоциями. Хотя смешок вышел немного зловещим.
– Был, – отвечает он.
– Что значит был?
– До роковой встречи с кузиной, – тоже подавляя смешок, вставляет Дантеро. – Господин Палт Баль был не просто потаскуном, но изувером тем еще. Было время, даже сам князь, уступая давлению общества, хотел привлечь Блуда к ответственности, но… наш герой откупился.
– Никого не забыл, – добавляет Бун. – Осыпал золотом даже распоследних потаскушек, которых превратил в калек.
В моем воображении образ недалекого изверга-садиста сразу сменяется пострадавшим от женского коварства грешником, льющим слезы в темноте и ненавидящим весь мир.
– Это то, о чем я думаю? – Черт, мне и смешно, и жалко его, этого чертового Блуда.
– Не знаю, милая Лео, – говорит Дантеро, – о чем ты думаешь, но всё гораздо хуже.
– Она что, ему хер отрезала? – Моему изумлению нет передела.
– Под корень. Вместе с яичками.
– Боже, какой ужас!..
Бун, откашлявшись, нарочито невозмутимым голосом говорит:
– Теперь моему подопечному – а я обещал его преждевременно почившему батюшке Павлу, моему компаньону и другу, присмотреть за ним, – приходится писать сидя. Прощу прощения, Лео, за столь интимные подробности.
Дантеро сидит какое-то время прямой, как палка, потом не выдерживает и разражается смехом. А мне вот не смешно ни капельки.
– Простите, не сдержался, – говорит он, смахивая выступившую слезу.
– И чего ты ржешь?! – осаживаю его. В дело вступает клятая женская сострадательность. Таковы бабы – готовы жалеть любого. Даже такого ублюдка, каким является Блуд.
– Согласен, – поддерживает вампир. – Стыдись, Дантеро. Это трагедия для любого мужчины. Как представлю себе…
– Всё, всё, не буду. Еще раз извиняюсь. Писать сидя… это пытка похлеще дыбы.
– Что верно, то верно.
И тут уже оба начинают хохотать.
Тем временем мы минуем леса с полями и въезжаем в полосу пустынной местности. Всюду налет темно-серой пыли, убогие бревенчатые постройки, развалины, груды камней и бытовых отходов вдоль извилистой поколоченной дороги, мрачные конники с пиками, похожие на ландскнехтов вояки с аркебузами и мушкетами. Горят костры, вокруг них сидят люди, что-то варится на подвешенных котелках. Замечаю несколько бомбард[1] на возвышениях.
Даже с трущобами Пагорга контраст так силен, что мне прям тоскливо становится.
– Это и есть каменоломни? – спрашиваю.
– Нет, это предместье, – отвечает Бун. – Карьеры в стороне, ниже. А дальше будет усадьба.
– Мрачненько.
Вскоре показывается и хозяйский замок – унылая серая башня с обломанной верхушкой, словно в нее ударила молния. Может, так оно и было, кто знает. С одной стороны к башне беспорядочно цепляются постройки самых разных форм и размеров. С другой – круча. Внизу пенится Паг. Позади замка тесной массой тянутся вниз, к реке, каменные бараки. Из печных труб вьются дымки.
Замок огорожен грубой кованной решеткой, во дворе – запущенные дебри кустов, телеги, карета без колес, треснувшие или закопченные пушки самого разного калибра, украшенные рваньем засохшие деревья и вездесущий мусор.