– Да мне вообще-то плевать. Я просто поддерживаю разговор.
– Понимаю, нет таких девушек, которым бы не запал в душу его высочество.
– Я уже поняла, что он редкостный мудак.
– Хм… Даже не буду спрашивать, что это значит.
– Это значит, что он мудак!
– Что-то ты совсем не в духе.
– Прости, меня высший свет утомляет. И пахнет тут так, что голова разболелась.
Правда, от всех духами так и прет. Приторный удушливый запах.
– Выйдем на балкон, проветримся? – предлагает Дантеро. – Всё равно, пока официальная часть, потом, видно, будет обед с речами и прочими скучными вещами, а затем танцы и развлечения. Так что, можем пока уединится, в качестве, так сказать, влюбленной парочки.
– Ладно, пошли.
Наконец-то воздух. Полегчало. Дантеро придвигается, смотрит, а глаза такие влажные, так и поедает меня, негодник.
– Лео… – начинает он.
– Только не начинай, прошу тебя. Не до этого. Давай просто постоим.
– Волнуешься?
– Есть немного.
Он обнимает меня сзади.
– Ты дрожишь, – говорит он.
– Ты тоже, – отвечаю я и расслабляюсь. В его мягких объятьях так хорошо. И вид отсюда на округу шикарный. Обомшелые черепичные крыши домов в Пагорге, замки, башенки, река, вьющаяся меж густо поросших деревьями холмов, горы вдали. По речке плывут разномастные кораблики, в лесах белеют (и чернеют) домики, а за массивом видна охваченная пылью проплешина – вотчина Блуда, язва на теле столь дивного края.
Живописно, ничего не скажешь. Но это сказка, скрывающая гниль.
– Я же не Пегий, чтобы ни о чем не беспокоиться, – говорит Дантеро.
– Если честно, я ему даже немного завидую.
– Всё получится, Лео, обязательно. Должно получиться.
Так мы стоим еще какое-то время. Наслаждаемся.
– Данте!
– Чего, милая?
– Ты тоже думаешь, что Теоду что-то затевает?
– Трудно сказать. Граф человек странный, противоречивый. Может, да, может, нет.
– Давай-ка вернемся, а то пока мы здесь прохлаждаемся, глядишь, они и умыкнут нашу вещицу.
– Согласен.
А в столовой торжественное пиршество, видимо, в самом разгаре. Густые наваристые супы сменяются блюдами с мясом и дичью. Столы битком набиты яствами: хлеб, вино, разнообразные колбасы.
Поднимается Робаш, и, прочистив горло, говорит:
– Друзья, минуточку внимания! Прежде чем продолжить наше застолье, я предлагаю вам особый напиток, придуманный и приготовленный моим добрым другом Кляйвусом ван Туррисом.
Высокий сутулый бледный мужчина лет шестидесяти, в черном одеянии, сильно смахивающем на рясу, с черной академической шапочкой, поднимается и слегка кланяется.
– С каких это пор, дорогой Робаш, Кляйвус стал виноделом? – небрежно кинув на стол обглоданную куриную (или фазанью, черт его знает) косточку, спрашивает князь.
– Я всегда интересовался виноделием, ваше высочество, – отвечает алхимик.
– Правда, что ли? Хм… Ну давай, Кляйвус, удиви нас.
Робаш хлопает в ладони, входят с десяток слуг с графинами и наполняют всем кубки. Нам тоже досталось. Не знаю, как будет выкручиваться Дантеро со своей маской, но я пить не буду. Ни к чему мутить голову перед делом. Только понюхаю.
Напиток с виду, да и по-запаху тоже – вино, как вино. Но с такой очень специфической ноткой, не могу сказать, какой. То ли специя какая добавлена, то ли химоза. Подумалось даже – а что, если Кляйвус накрошил туда ребису? По щепоти на бочечку. Чтоб вштырило, конкретно так. Он ведь алхимик, эксперименты у этих товарищей в крови.
Гости опрокидывают кубки залпом и принимаются взахлеб нахваливать. Тут и аромат, и нотки сливы, и свежесть только созревшего винограда, и такой тонкий букет, и то и сё. Подхалимы. Вот княгиня ради этого сняла свою маску, но отнеслась к напитку с отчетливым презрением. И пить не стала. Крыса. Знаю я такой тип людей.
Робаш краснеет от удовольствия, Кляйвус непроницаем. Между первой и второй промежуток – и пошла следующая порция.
– Я назвал это вино, дорогие мои друзья, амброзией, – говорит Робаш, торжественно осушая свой золотой кубок с топовым бухлишком. – Как известно, псовы божества пили исключительно некую амброзию, как вы помните.
– Остроумно, – довольно кивая, говорит князь. – Что скажете, ваше преосвященство?
– Богохульство, – шумно всасывая кусочек рыбы с трехзубой вилки, кою держит одна из пташек, отвечает дигник Утт. Другой пастушек тут же вытирает ему губы платочком.
На секунду повисает мертвенная тишина.
– Шутка, кхе, – разряжает обстановку дедок.