И от Дантеро тоже за версту несет химозой, чем-то еще…
И голоса. Много голосов. Звон скрещивающихся мечей. Удары, точно молотом по наковальне. Хлопки. Это взрывы? Где-то что-то взрывается? Крики ужаса. Боль.
И кровь, сладкая кровь. Сердце стучит (его? моё? чьё?), оглушает. Течет по сосудам, повинуясь биению сердца, алая, алая кровь.
– Лео, милая Лео! Послушай меня, любимая, послушай меня внимательно! Эта зараза, которой тебя хотел напоить Рейшо, она проникла в тебя?
– Да, – киваю я и не выдерживаю. Плачу. Опять плачу, черт меня возьми. – Проглотила немного, как дура…
– Лео, посмотри на меня! Посмотри на меня, пожалуйста! Если эта дрянь, чем бы она ни была, все-таки проникла в кровь, то это не страшно. Совсем не страшно. Просто твой организм борется. Отсюда и запахи и громкие звуки и всё остальное. Всё пройдет – верь мне! Только потерпи!
Я вижу, как пульсирует у него вена на шее. Слышу, как журчит по артериям кровь.
Кровь, сырая кровь. Теплая. Сладкая. Так близко.
«Найдите и убейте их!»
«Бей, круши!»
«Режь!»
«Спалим тут все!»
– Лео? Ты со мной?
– Да, – отвечаю я, пытаясь отогнать наваждение.
– Нам надо уходить. Немедленно. А потом я отведу тебя к знахарю, он поможет. Обязательно поможет. Но сначала ты должна собраться с силами. Не поддавайся обуревающим тебя чувствам! Слышишь меня? Не поддавайся! Ни в коем случае! От этого зависит твоя жизнь! Держись, милая моя, держись!
– Ага! – отвечаю я, хлюпая носом и вытирая слезы. – От тебя тоже пованивает, кстати. Тоже белье давно не менял. И еще ты… твоя кровь…
Дантеро вкатывает мне пощечину.
– Я же сказал – не поддавайся! Ты сильная, ты выдержишь! Ну?
Пощечина приводит меня в чувство. Так, мадемуазель, собираемся, не раскисаем. Яд все-таки проник в меня. От этого, видимо, такой дискомфорт, если можно так назвать то дикое состояние, в каком я пребываю. Меня натурально кидает то в жар то в холод, настроение меняется от отчаяния до тупой маниакальной злобы.
– Не поддавайся! Ты сильная, Лео!
– Хорошо, – говорю я, резко посерьезнев. – Я в порядке. Но всё равно…
– Тебе еще разочек пощечину дать?
– Не надо.
И тут за нами громыхает. Дверь в лабораторию слетает и чуть не убивает нас. Я вовремя реагирую, хватаю красавчика, отскакиваем в сторону. Следом за дверью вылетает пламя.
По коридору разливается тошнотворный горячий запах.
– Бежим! – в унисон кричим мы и так, собственно, и делаем, вместе, держась за руки.
Опять уносим ноги. Лестница – перепрыгиваю через две, три, четыре ступеньки. Дантеро едва поспевает. Вверху что-то бабахает. Что за идиоты, эти местные горе-алхимики! Что ни хата, то пороховая бочка!
Короче, бабах знаменует собой полный и бесповоротный трындец рейшовой лаборатории. Памятуя, к каким последствиям привела столь опрометчиво брошенная мною зажигалка во дворце преждевременно почившего барона, можно предположить, к чему приведет и этот пожар.
Достигаем вестибюля, а там…
– Приехали, – говорю я, угрюмо разглядывая толпу вооруженных до зубов молодчиков. Гарнизон Блуда. Те самые, с которыми я уже успела схлестнуться в самом начале, у борделя мадам Лизэ, те, что поджидали меня в засаде. И псы тут как тут. Похоже, держат оборону против орд озверевших до предела каторжан. – Кажется, это тупик, Данте.
Не знаю, что ответил красавчик – не слышу ни шиша, шумно, и даже очень, а также, как всегда, смрадно, хоть я и креплюсь.
И запах крови. Одуряет, будоражит.
Мужики оборачиваются, замечают нас.
– Ведьма!!! – тут же раздается со всех сторон. – Вот она! Держите ведьму! Это она виновна во всем! Она Блуда убила! Убейте их! Ловите! Вот она! Вот! Выпустить ей кишки!
Сразу с десяток ломятся наверх, к нам. Заходятся в лае псы, слюни брызжут, оскаленные пасти, ярко-красные языки. Ну что же вы? Спускайте свору с поводка!
Грохот сапог оглушает, вонь пьянит. Чую их страх, вдыхаю их пот, их экстаз, боль, ненависть. Окунаюсь с головой в океан звуков, запахов. Я слышу, осязаю, чувствую, вкушаю – до боли, до крика.
Я схожу с ума.
– Уходим, пока не поздно! – тянет меня за рукав Дантеро, но я не отзываюсь. – Ты слышишь, Лео? Возвращаемся! Может, спрыгнем, как в тот раз! И по крышам! Лео! Лео!!!
Остатки разума со свистом вылетают из моей бедной головушки. Я бросаюсь на ворогов, вот так, с голыми руками.
И тут мне почему-то кажется, что парни из блудовой гвардии устало, грузно топают по ступенькам, толкаются, пыхтят, насупленные, до смешного серьезные. Держатся за мечи, топоры, кинжалы так, словно оттого, насколько крепко стиснута рукоять, зависит их жизнь. Глупцы.