Она начинается на кончиках ветвей.
Я сплю или смотрю в окно? Не знаю…
Есть теплый вечер, есть игра теней.
Кости не греют, страдаю.
Какие такие кости? смеюсь я. старые? обычно не греют старые кости, а ты что, старый? дурачок. Это оборот речи. Фигня, а не оборот, фигня! слезы, сопли, бе-бе-бе-э! ты такой унылый, Руль. Не называй меня так. С тобой скучно, зачем ты читаешь мне свою нудятину? Потому что люблю. Кого, меня? Да. Смеешься? Честно. Любовь – это значит уморить себя до… кекаю с тебя, душнила. пойдем лучше погуляем, Руль. Дождь на улице. Ну и что? О дожде тоже есть стих. сейчас, дай найти. Я ухожу. Не уходи, пожалуйста! Ухожу, бай-бай, душнила!
Моя жизнь – бездарна, кричит он мне вслед.
Ум – провокационен,
Мысли – ленивы,
Воля – стерта.
И всегда одному себе лишь только одному себе благодарен
за то что глух
и нем
и стиснут в клетке,
с руками, к небесам простертым!
Но вряд ли помолюсь…
Люби меня, убей меня – мне все равно
Я ведь при жизни был убит.
Это еще одно стихотворение? Да. Опять нескладно, Руль. Ну и что? Да ну тебя!
Лодка тыкается о берег. Прихожу в себя. Только надолго ли? На носу тускло горит фонарь. Дантеро протягивает мне руку, но я не могу подняться. Мне так хреново, что я чуть было не вырубаюсь в очередную бессознанку. Не хочу отключаться. Страшусь отключаться. Тогда он берет меня на руки, переносит, шлепая по воде, на берег, укладывает на траву. Бережно, заботливо. Душка.
Холодно. Ёжусь. Одеялка нет? жаль. Даже трясет. Простыла? Нет, это трясучка не из тех. И лоб холодный, да? Может, это колдовской грипп? Есть такие? It's getting colder, Данте, I'm getting colder, it's getting colder, colder… Я будто горю, но в то же время мне холодно.
– Я понесу тебя, – говорит Дантеро. – Тут недалеко.
The shadows, the shadows…
Фонарь на поясе болтается, пляшут тени скалятся клацают зубами протягивают сухие острые жалящие пальцы. Страшно. Тут таится смерть. Тут она прячется.
Когда я умер, глухо шепчется лес, склоняясь ко мне дыша тленом леденя обжигая мистично шепчется пугает меня.
С моря дул норд-ост.
Драккар горящий – мой погост.
Когда я умер,
взорвалось солнце, сметая звезды… а где звезды? почему их не видно? Где звезды? Кричу. Я кричу!
– Лео, Лео, – его губы теплые. Ты здесь, ты со мной. – Я донесу тебя, донесу… тут недалеко. Урта! Урта! Ты где, старый? Урта, на помощь! Держись, Лео!
Мама, а почему ты плачешь? Папа, почему ты молчишь? Что случилось? Что с Верой, что с… Олей? Откуда столько людей? Что они здесь делают? Люди как столбы как иссохшие колонны люди-монументы молчаливые скорбно молчаливые печать мрака на лицах беззвучные слова черные платки на седых головах старух. Откуда столько старух? Пусть она увидит ее. Мама, что с моими сестренками? Такой горячий поцелуй в лоб. Никогда не думала, что поцелуй может быть настолько горячим. Соль на губах – это слезы. С Верочкой все в порядке. С Верочкой все хорошо, Настя, ты за нее не волнуйся. А с Олей? с Олей что? Пусть она увидит ее, слышу голос бабушки Аделаиды. Нет, мама. ей это ни к чему.
Смерть – это стекла в бане,
в церкви, в домах – подряд!
Смерть – это все, что с нами –
ибо они – не узрят[1]
Не настаивай мама. и хватит тут мне со своим Евтушенко. Это Бродский. Ой, да иди ты! Но бабушка не слушает. Берет меня за руку. Не трогай, Настю! Она должна. ей уже восемь, она должна. пусть видит!
Лампочка в ажурной старомодной люстре. Граненный стакан наполовину пуст. Конфеты. Послушно расступаются люди. Слова в мертвой тишине едва слышные. Где-то на улице лает собака. Уличный фонарь светит в окно. Око всевидящего. Бог устал нас любить. Фарфоровая кружка с ярко-красными цветочками со сломанной ручкой. Сломано всё. Мама! Отстань, она должна видеть. Мамочка, я боюсь! Мамочка, куда бабушка меня ведет? Смотри, Настя, смотри! Крошечная старушка в крошечном гробу. Брошенная всеми игрушка. Желтая желтая желтая кожа впалые щечки губки ввалились. Кроха, малявка. Помню ее смех.
Птицей белой лети! Победи смерть незваную,
где младенец криком пропоет жизни зарево…
Спокойного сна! Тем, кто ложится спать, спокойного сна!
Я кричу? Страшно.
– Урта! Где же ты? Где? – Дантеро задыхается, соленые губы, соленые губы, плачет.
– Let it get colder, Данте, until I can't feel anything at all.
Она умерла незаметно от всех навеки поселив зло в душе Веры ни веры ни надежды ни любви она просто ливнула всех нас кроме бабки из жизни а я для нее просто тупая рыжая чикса кобыла перекаченная она сама так сказала за что она со мной так что я сделала ей откуда эта ненависть я ведь тоже тоже тоже тоже… кроме бабки.