– Ты знаешь, мне тоже, – честно отвечаю я, улыбаясь. – Что варишь?
– О! Мясо, сушеные грибы, чечевица, кое-какие травы в качестве приправы.
– А мясо чьё?
– Архарье.
– Чье-чье? Горного барана что ли?
– Да. Жестковатое, но если предварительно вымочить, то вполне.
– Пахнет вкусно.
– Ещё не доварилось, надо чуть подождать…
– Нет, не надо, мне бы попить. Боюсь, сразу такую тяжелую пищу мой желудок не осилит.
– Есть молоко, – говорит Сандра. – Козье. И мед есть.
– Во! Откуда молоко? Урта коз держит?
– Да, у него тут небольшой загончик. Миленькие козы, такие смешные. А мед дикий. Его Пегий добывает.
– Ну, Пегий прям душка. Сделай молочка, пожалуйста, Сандра. С медком, если можно.
Молочко заходит на ура. Жирновато, но ничего. Проваливается. Таким вот образом чуток оклемавшись, и приведя в порядок мысли, я замечаю отсутствие остальных вышеназванных.
– Чош, Дастур, Дантеро и Пегий отправились на вылазку в одно село, – отвечает Куль. – За припасами. Мяса-то у нас вдоволь, а вот крупы, соли, хлеба, сахара мало. Опасное предприятие, но кто его знает, сколько нам тут придется обитать. Поэтому приходится рисковать.
– Подозреваю, в селении обитает люд, не питающий к таким, как мы, особых симпатий?
– А где сейчас найти людей с симпатиями? – задает Куль риторический, как мне тогда показалось, вопрос.
– Так, хорошо, – говорю. – Тогда где Лис?
– Где-то бродит, – отвечает Сандра. – Вздыхает. О любви своей несчастной. Если честно, надоел порядком. Да и толку от него никакого. Вон, и Урта ворчит на него. Не работает, бездельничает, но, несмотря на тоску, аппетит у него хороший.
Куль усмехается.
– О ком, если не секрет, вздыхает?
– А вон он идёт, – указывает поварешкой Куль. – Вот сейчас он тебе сам и расскажет.
За то время, пока я не видела Георга, он заметно постарел, похудел, осунулся. Франтоватый наряд пообветшал, перо на шляпе повисло мокрой плетью. Но лютня с ним. Приобнимает инструмент, совсем как ребеночка.
– Лео! Ласточка! – восклицает он и лезет обниматься. – Ты не представляешь, как я рад видеть тебя в добром здравии! Наконец-то ты очнулась! А я так молился, так молился!
– Ну хватит меня тискать, я еще не совсем оправилась, – морщусь я под его неуклюжими объятиями. – Лучше скажи, сам-то как ты?
Лис садится рядом. Вздыхает.
– Плохо, Лео, плохо.
– И чего так?
– Ну, во-первых, время, проведенное под пятой этого, с позволения сказать, чудовища, известного как Блуд Нечестивый, Блуд Богохульный, богомерзкий, похотливый, моей тонкой душевной организации нанесло непоправимый ущерб. Я более не могу сочинять, Лео, больше не могу, увы и ах! Как тут не вспомнить незабвенного Фопергельса Младшего: «добра не жди, кто волка звал на ужин!»[1]. Вот и остается мне…
– Да погоди ты причитать! – бесцеремонно обрываю его. – Где Лизэ?
И тут к моему удивлению Лис разражается плачем. Видавшим виды платочком вытирает слезы. Чувствуя себя глуповато в роли утешительницы великовозрастного балбеса, похлопываю его по плечу. Сандра характерно закатывает глаза, показывая, что такое с рифмоплетом происходит постоянно, поэтому не стоит так беспокоится.
– Ненастью наступил черед, – гордо выпрямившись и театрально подмахивая себе рукой, декламирует Лис. – Нагих садов печален вид,
И редко птица запоет,
И стих мой жалобно звенит.
Да, в плен любовь меня взяла,
Но счастье не дала познать.
– Лис, перестань, пожалуйста, – начинаю сердится я. – Я только-только продрала глаза и хочу знать, что случилось. Ответь, прошу, что с Лизэ?
– Вот именно, ласточка, что я не могу знать, что с ней! Как тебе, должно быть уже известно, благородные господа и наши – как неожиданно! – добрые друзья Чош и Дастур, а также присутствующий тут достопочтенный Куль пришли в «Розу любви» и предложили Лизэ уходить с ними! Но она отвергла это предложение, представь себе, и отвергла с презрением. У одной лишь Сандры хватило ума присоединиться к нам и тем самым, быть может, спасти себя от неминуемой смерти.
– Почему неминуемой? Что такого стряслось в Пагорге? «Песта»?
– Она самая, о драгоценная моя ласточка! Она самая! И в гораздо больших масштабах, в ужаснейших, кошмарнейших масштабах, Лео, любимая моя! Как это в духе Лизэ! Она всегда отличалась некоей взбалмошностью! Моя дражайшая супружница дала опрометчиво гневливую и суровую отповедь нашим бескорыстным друзьям, дескать, «стану я бежать с какими-то проходимцами и ворами из нашего славного града как крыса с тонущего корабля!» В этом вся она, вся! Как ни умолял я ее, валялся в ногах, Лизэ, моя старая любовь лишь посмеялась надо мной! Глупая, глупая, глупая! Погубила себя и девочек погубила – вот что ужасно! О жестокосердная судьба! О Таб, о святые угодники, Лёр Юный, пречистый! За что вы отвернулись от нас? Что мы сделали вам?