Рассчитывала, что быстро заснёт в поезде, а когда проснётся ‒ уже конечная станция. Но долго ворочалась на узкой полке, вслушивалась в ритм, отстукиваемый колёсами, и почему-то пыталась уловить в нём нечто осмысленное. А провалилась в сон уже где-то под утро. Странный такой сон. Насквозь пронизанный плачем маленького ребёнка, который сводил Киру с ума.
Ребёнок не надрывался от громкого требовательного крика, скорее, хныкал, жалостливо и горько. Как будто плакал очень давно и уже устал и отчаялся.
Кира не смогла слушать его безучастно.
Неужели кто-то оставил малыша в одиночестве? Что с ним? А, главное, где он?
Судя по звуку ‒ где-то рядом. Но сколько Кира ни вертелась, ни оглядывалась по сторонам, так и не обнаружила поблизости никаких младенцев.
Наверное, надо поискать. Но как?
Вокруг серая пустота, туманная перспектива съедает чёткие очертания. Да вроде и нет там ничего, в перспективе.
Так Кира и металась весь сон, пытаясь отыскать в пустоте несуществующего ребёнка, и проснулась ещё больше растревоженная. Рывком подскочила, будто и наяву собиралась куда-то бежать. Сердце бешено колотилось, и уши по-прежнему старались уловить плач.
Но нет. Кругом тишина. Точнее сдержанные шуршание и шелест, типичные звуки для просыпающегося вагона. Хлопнула дверь в тамбур, кто-то прошёл мимо, помахивая полотенцем. На соседней полке женщина аккуратно сворачивала одеяло, а на боковой всё ещё безмятежно дрых мужичок средних лет.
Что за нелепость? Конечно, случается такое: носишься во сне, пытаясь поймать нечто неуловимое. Но почему ребёнок? У Киры в мыслях нет никаких детей. А, может, где-то в вагоне ночью действительно плакал малыш, и его всхлипы навеяли Кирин сон?
Она и в реальности вертела головой, оглядывалась по сторонам, когда сходила с поезда, когда стояла на перроне. Отчего-то казалось важным непременно убедиться, что настоящий ребёнок и правда существует. Но в густой суетливой толпе так ничего и не разглядела.
Тоже как во сне. Только там было пусто, а здесь ‒ слишком много всего. Но не маяться же бесконечно из-за подобной ерунды, не гоняться же за миражами. Кира совсем скоро окажется дома. С папой и с мамой.
Да, Кира взрослая. И из её уст эта фраза, скорее всего, звучит чересчур инфантильно и глупо, учитывая ещё и восторженные интонации, с которыми она произносится. Да плевать!
Двадцать минут на автобусе, потом вдоль по улице, поворот направо, двор, дом, подъезд, нужный этаж и квартира. Родная квартира. Кира не стала искать ключи, надавила кнопку звонка. Услышала приглушённые шаги, и сердце опять бешено заколотилось.
Дверь распахнулась. Мама!
‒ Кира! ‒ то ли всхлип, то ли судорожный вздох.
Мама покачнулась, привалилась к косяку и тихонько сползла вниз, скользя по нему боком.
***
А Кира-то думала, прошло всего несколько дней с момента её появления в Сумеречном храме. Ну максимум ‒ две недели. А на самом деле прошёл почти год. Почти год!
Потому и погода оказалась не по-летнему прохладной. Ведь весна ещё, май. А сладкий аромат в воздухе ‒ от цветущей сирени.
Больше десяти месяцев. Даже представлять жутко, что испытали родители. Как прожили всё это время. Между надеждой и отчаянием. Между верой в лучшее и страхом больше никогда не увидеть свою дочь.
Они будто выгорели изнутри. У папы седых волос стало больше, чем обычных. А мама… Трудно выразить в словах, что изменилось в ней. Но сразу же видно ‒ изменилось. И радость от Кириного возвращения всё равно не перекроет окончательно ужас последних месяцев. Всё равно он останется сидеть занозой в их сердцах, и Кира ничем не может помочь.
Она сама даже понятия не имеет, что происходило с ней столько времени. Не представляет, чем оправдаться. Не помнит. Совершенно ничего не помнит.
Неужели почти год провалялась в беспамятстве после слияния с Источником, после удара кинжалом?
Тогда почему настоятель не предупредил, не рассказал правды? Кире и в голову не могло прийти, что промелькнули уже не дни, месяцы. Разве это столь незначительная ерунда, что о ней не стоило бы упомянуть?
Почему настоятель умолчал? И почему не сообщил родителям Киры, что она жива? С его-то силой легко нашёл бы способ. Но заставил их мучиться столько времени.
Настоятель же справедливый и мудрый. Он же должен был понимать.
Напрягала память, пыталась вспомнить хоть что-то. Бесполезно. Так и сохранялось впечатление, что провела в храме всего лишь несколько дней. И никак не могла смириться с данным раскладом. Хотя ясно же, что не исправишь.