— Уокер?.. Полагаю, что он бы проводил допросы лично с применением психотропных и физических средств. В конечном итоге запрятал бы вас в какую-нибудь закрытую тюрьму с невыносимыми условиями пожизненно. У него есть понятие демократии, международной конвенции по правам человека и так далее. Но вся беда в том, что подобные правила должны действовать во всем мире повсеместно за единственным исключением — они не распространяются на него. Всем нельзя, а ему можно. В целом это не только его правила, это политика США.
Михайлов ничего не ответил. Он еще не определился для себя в главном — встречаться ли с Уокером лично? И что делать с ним потом? Топорков видел, как застыл в одной позе генерал, глядя в окно и размышляя. Позже произнес тихо:
— Пожалуй, я не стану встречаться с человеком, на которого не распространяются мировые правила. И слышать о нем не хочу.
Михайлов повернулся и вышел из кабинета. Топорков уяснил не отданный приказ генерала и приступил к действиям. Через несколько дней на его стол легла служебная записка с грифом «совершенно секретно». В ней сообщалось о предотвращенном террористическом акте американских спецслужб. Задержанный в ходе проведения операции Сэм Уокер, начальник одного из отделов Лэнгли, дал признательные показания об агентурной сети в России. В ходе этапирования в центр Уокер напал на конвой и был уничтожен.
Небольшая суета заполонила воскресное утро эйфорией поездки в Михайловку. Светлана выключила телевизор и на вопросительный взгляд мужа пояснила:
— Надоело… Уже второй год или больше все новости с Украины начинаются, как будто в мире и нашей стране больше ничего не происходит.
— Но там же люди гибнут, стреляют, — возразил Борис.
— И что теперь — три четверти эфира этим занимать ежедневно? Я им соболезную, но наши журналисты меры не знают. Вначале в Майдан уцепились… типа Янукович все хочет миром решить… дорешался, когда надо было жесткие меры принять и предотвратить события, он сопли, простите, жевал. Сейчас у нас, паразит, прячется. Такая же сволочь, как и Горбачев, живущий в Германии.
— Круто ты с ними Света, — усмехнулся Михайлов, — я понимаю, что из нашего дома мировыми событиями управлять легче, чем из Киева или Москвы…
— Не подкалывай, — огрызнулась Светлана, — Андрюшенька в памперсах поедет. Как думаешь, с собой одни или пару взять на замену?
— Не на руках тащить, — ответил Борис, — возьми два. Еду собрала?
— Нет еще. Не знаю, сколько брать с собой — вечером домой или на ночь останемся?
— Бери с запасом, на месте определимся, как быть. По моему поручению Топорков дом продал, который был на Зинаиду Наумову записан официально. Отдам деньги деду Матвею, скажу, что Зинаида перевод отправила, пусть порадуются родители.
— Какой дом, у Зинки здесь никогда дома не было? — удивленно переспросил тесть.
— Длинная история, отец, шпионы его купили, а на Зинаиду оформили. Не пропадать же добру.
— Да, верно, правильно, Борис, ты решил, правильно, — согласился тесть.
Собирались долго, суетились чего-то, но Борис не вмешивался. Женщины — есть женщины. Наберут продуктов, как на несколько дней. Все в баночки-скляночки упакуют.
Охрана не соглашалась отпускать одного Михайлова с семьей, но с генералом спорить сложно — приказал и все.
Лэнд Круизер катился по гравийке легко. Но после понтонного моста через Лену пошла проселочная дорога с ямами и ухабами деревенского бездорожья. Где-то можно было развить скорость до сорока километров в час, а где-то переключаться на пять-десять километров. Через час Михайловы добрались до своего деревенского дома. Ничего не изменилось, но всей семье показалось, что дом встречает их посеревшей обидой.
Борис открыл ворота, загнал джип во двор. Первой из машины выпрыгнула Валерия, огляделась. В багажном отделении радостно повизгивали собаки, Соболь и Шарик, которых тоже взяли с собой. Они рвались наружу, пытаясь выскочить через сиденья и головы в открытую дверь. Михайлов открыл багажник, выпуская собак на улицу, они сразу же обежали двор, пометили его, вернулись к хозяевам, поластились и, словно спрося разрешения, убежали в огород.
— Ты здесь родилась, доченька, — произнес ласково Борис, — нравится? Это твой родной дом.
— Не нлавится, — еще не выговаривая букву «р», ответила она, — маленький какой-то и селенький. Наш дом лучше.
— Конечно лучше, — с улыбкой согласилась Светлана, — но это тоже наш дом, здесь твой папа родился и ты. Еще один дом у нас есть, там бабушка с дедушкой родились и я. Пойдешь его смотреть с дедушкой и бабушкой?