Запятнели и сопки хвойной зеленью и пушистым снегом, речка совсем почернела, словно растворяющиеся в воде снежинки красили ее другим, противоположным, цветом.
Деревенские мужики двинулись в райцентр за охотничьими лицензиями и патронами. Завели, как говорил Назар, обчественный транспорт, на нем и поехали хором. Дед Матвей, сидя в кузове, рассуждал вслух:
— Василиса не поехала с нами за лицензией, а охотится всегда.
— Так она никогда ее не брала, из Грязновки сильно не находишься в район, — пояснил известное всем, Мирон Петров.
— Дак это… И Андрей не поехал, лицензию раньше всегда брал, — гнул свое дед Матвей.
— Ты нас с Андреем не ровняй. У него зять генерал, кто его теперича тронет? — возразил Назар.
— Дак я это… кто нас проверял когда?
— Никто, — хором ответили мужики.
— Дак и я, мужики, к тому же, — пояснил дед Матвей.
— Че к тому же? — возразил Назар, — положено и берем лицензию.
— У тебя, Назарка, все положено и обчественное. Тебе, ежели власть дать, дак коммунизм сразу наступит.
Мужики засмеялись, а дед Матвей продолжал:
— Я, намеднись, к Михайловым заходил, телевизор краешком глаза глянул. О нефти говорили, о какой-то игле. Не знаю, что за игла, но нефть точно общественная, в земле она находится. А продают ее боровы наши. Как это… во, вспомнил, олигарки. Что тебе, Назар, как обчественнику, от этой нефти достается? Пшик с маслом. Ты говоришь положено… Государству тоже положено деревню не бросать. Через неделю мост понтонный разведут до мая и мы, как на острове в Ледовитом океане. Ни связи, ни работы, ни черта.
Дед Матвей замолчал, доставая кисет и скручивая цигарку. Мужики закурили, пуская сразу же уносимый ветерком дым. Минут десять ехали молча. Старенький Беларус пыхтел, но тянул тележку исправно.
— Я че-то не понял, Матвей, ты к чему это все говорил? — спросил Мирон.
— Не понял? Дак че тут не понять. Ты сейчас лицензию купишь, за каждую шкурку пошлину еще надо заплатить. И что остается? Пшик. Я посчитал, что нам куль ореха дороже обходится, чем шкурка соболя, а за ним еще побегать надо. За куль орехов ты получаешь тысячу двести пятьдесят рублей, а за соболя тысячу. Из этой тысячи еще вычесть лицензию и пошлину.
Дед Матвей замолчал снова. Мирон не выдержал:
— Матвей, ну дальше то что?
— Дак не брать лицензию и все. Кто нас проверит? И деньги сохраним. Только молчать надо — охотились, но ничего не добыли. Михайлов у нас купит шкурки, ему лицензии не нужны. Нас все бросили, а мы что, рыжие?
— Точно, точно, — соглашались мужики, — не брать и молчать железно.
— А че мы едем тогда зря? — спросил Назар.
— Не зря, — ответил Мирон, — не зря. Самый важный вопрос решили, а ты говоришь зря. И патроны еще нужны, за ними и едем, топливом запастись для трактора на зиму. В магазины зайти.
Мужики серьезно готовились к охоте, которая в этот раз должна принести большую прибыль. Осматривали широкие лыжи, подбитые снизу мехом, который не давал скользить назад, а вперед катился легко. Чистили и смазывали маслом ружья, проверяли патроны, подшивали валенки. Ждали, что выпавший снег растает и готовились ко второму, чтобы уйти с его началом. Соболь и белка уже поменяли летнюю на зимнюю шубу.
В этом году зима пришла сразу, снега долго не было и выпавший не растаял. Но сельчане все-таки дождались второго, чтобы уже твердо встать на лыжи. Деревня снова опустела, из мужиков остался Михайлов и Колька, работающий в поселке трактористом. Выбора другого не было — или охота, или работа. Нина Павловна теперь не готовила еду у себя дома, всегда находилась у Михайловых и только ночевать уходила к себе. Ушла на охоту и Василиса.
Потянулись серые будни, когда особо делать нечего. Михайлов взял лопату для уборки снега, но еще с детства помнил, что так ее здесь не называл никто. Деревянный черенок и внизу подобие большой совковой лопаты из фанеры называлось пихло. Он спихивал снег пихлом со двора на улицу. Очистив территорию, сел перекурить.
Первые дни ноября. Изредка проплывали по реке небольшие льдинки, охотники еще успели переправиться на другой берег почти по чистой воде. Жены вернули лодки на место, поставили вверх дном на прикол, домой мужья вернутся уже по толстому льду. Но сегодня шла настоящая шуга, завтра-послезавтра встанет река и успокоится до весны.