Было бы, однако, неправильно не видеть и другое: несмотря на частные расхождения, крупная монополистическая буржуазия и местная, преимущественно аграрная, французская буржуазия в Алжире объединяли свои усилия для достижения главной цели войны — подавления алжирского национально-освободительного движения. Им помогала и международная реакция. Защищая интересы своего капитала в Алжире, США поставляли французским интервентам оружие и военную технику, оказывали колонизаторам всестороннюю политическую и дипломатическую поддержку. Французские агрессоры опирались также на помощь международного военного союза империалистов — НАТО. Генерал Норстэд, бывший главнокомандующий вооруженными силами Североатлантического блока в Европе, в свое время заявлял: «Война в Алжире — это война НАТО». Вот почему насквозь фальшиво заявление Хартни о том, что нефтяные монополии якобы заинтересованы в победе патриотических сил в Алжире. «Нам, — разглагольствует он в беседе с Лейверсом, — быть может, даже выгодно, если победит ФНО. Они же не будут ничего иметь против того, чтобы мы добывали для них нефть» (стр. 39). Хартни и ему подобные прекрасно понимали, что в случае победы алжирских патриотов им придется поступиться своими барышами, и уж, конечно, знали, что монополии всегда добывают нефть не для кого-нибудь, а для себя.
Не все в равной степени удалось автору романа. Слишком бегло, на наш взгляд, писатель говорит о борцах за национальное освобождение Алжира. В целом алжирская революция и ее герои находятся в романе на втором плане. Кое-где чувствуется влияние на Льюиса бытующих в буржуазной литературе теорий о «примитивности» и «дикости» коренного населения в колониальных странах. Эпизоды, связанные с тем, что ультраколонизатор Блашон якобы в далеко идущих политических целях продавал алжирским повстанцам оружие, выглядят явно неправдоподобно. Но в главном — в повествовании о судьбах национально-освободительного движения, его истоках — Норман Льюис стоит на правильном пути.
Из романа ясно видно, что взяться за оружие алжирских патриотов заставили нищета и бесправие, на которые их обрекал колониальный режим. «С нестерпимым сознанием вины. — говорит главный герой романа Лейверс, — я вспомнил крошечные личики растерянных и несчастных мальчиков и девочек за колючей проволокой в Либревиле. Я не пришел к ним на помощь, старался забыть об их существовании, успокоить свою совесть, судорожно ухватившись за придуманное для себя оправдание: я ведь за это не отвечаю и ничего не могу сделать. И прошел мимо по другую сторону проволоки» (стр. 229). Но из пассивного созерцателя событий Лейверс становится их активным участником. Он приходит к сознанию, что только восставший народ сможет разгромить колонизаторов и их организацию, свергнуть ненавистное чужеземное иго. «Если, в конце концов, организация будет разбита, то никак не усилиями тщедушных поборников христианства. Победит народ, готовый к бою, пробудившийся наконец от долгой спячки» (стр. 254). Лейверс понимает, что место всякого честного человека вместе с угнетенным народом, борющимся за свое освобождение.
Роман Нормана Льюиса «Зримая тьма» не только незаурядное художественное произведение, но и гневный обличительный документ, направленный против колониализма — этого отвратительного наследия варварства и дикости минувших времен. Своими чудовищными преступлениями колонизаторы погрузили Алжир в почти зримую тьму, подобную той, какая стояла в безднах ада, описанных великим английским поэтом XVII века Мильтоном в «Потерянном рае». Однако никакая тьма не может скрыть от народов солнце национальной свободы, которое наконец взошло и над многострадальной алжирской землей.