Лезвие лопаты заскрежетало. Ладонью он очистил темную выпуклость. Это была кость. Старая потемневшая кость, впитавшая в себя цвет земли. Для человеческой она была слишком массивна. Руслан обцарапал ее по краям. Стена обвалилась пластом, обнажив бивень. Задолго до того, как это поле выделили под кладбище, здесь уже была могила мамонта.
Руслан сел на рыжее дно ямы, прислонившись спиной к прохладной стене.
Неутомимая кукушка обещала бессмертие. Пахло солнечной пылью, полынью и сырой глиной.
Не мигая, смотрел он на современное небо из далекого времени мамонта. Тысячи и тысячи лет забвения разделяли его с одиноким белым облаком.
Запах свежей земли напомнил ему вкрапления обреченных на снос деревень в черте родного города. Узкие кривые улочки, толевые крыши, глухие заборы, теснота домов и деревьев, стиснутых, раздавливаемых высотными зданиями. Вот так же всепланетный город, разрастаясь, поглощает страны-деревни с дикой природой и искренними, непредсказуемыми людьми. Скоро живого человека можно будет встретить лишь там, где на сотовом телефоне высвечивается надпись: «Нет сети». Но все меньше таких мест. Придет время — и вся планета будет одним городом, где все продумано, просчитано. Рационально. Но в этом городе не будет живых людей, а только двуногие компьютеры, включенные в одну Всемирную сеть. Одинаково правильные и предсказуемые. Война уже началась. И неправильные живые люди с их ошибками, любовью и ненавистью, дикой природой уже обречены в неправильных городах и деревнях на вымирание.
Тоска сменилась печальным покоем.
Хороший сосед у Козлова. Здесь, на краю старого кладбища, никто не потревожит их кости. Они будут лежать рядом тысячелетие за тысячелетием, два существа с одинаковой судьбой. Последний житель мертвого города, мрачный человек с добрым сердцем, честно вымер, когда пришли другие времена, лишившие его привычной среды обитания. И никто не догадывается, как тяжела эта потеря.
Этому жестокому миру так будет не хватать мамонтов, загубленных им.
В раскрытую могилу заглянул ангел с лицом, испачканным земляникой.
— Эй, — сказал он в изумлении, — а что ты здесь делаешь?
— Живу, — хмуро ответил Руслан.
— Ага, бреши, — не поверил ангел, — в могилах не живут.
Пришло тепло, и отпала необходимость топить печь. За месяц до приезда Мамонтовых Руслан попрощался с бабой Надей и гоферовской березой под радугой. С призрачными душами, окружавшими ее. Пришла пора выбирать: жить на кладбище или сажать деревья в пустыне.
Сложил в дорожную сумку одежду, постоял перед полкой с книгами Козлова. Долго вертел в руках зуб мамонта.
Зуб лежал на старой амбарной книге со стертой и засаленной обложкой. Руслан подошел с ней к окну и долго листал. По серой бумаге металась легкая тень: за окном стоял прозрачный человек и пытался разглядеть через стекло страницы.
В амбарной книге грубой рукой профессионального строителя были нарисованы дома. Многоквартирные и особняки. Поселки и маленькие города, увиденные сверху. На одной из страниц в шариковой ручке кончилась паста, и бумага была изорвана до дыр. Набросок дорисовывался обожженной спичкой.
Бессонными ночами скучавший по настоящей работе Козлов строил дома. Как говорил покойный, даже кастрированного кота тянет на чердак.
Руслан представил, как в метельной ночи перед открытой дверцей буржуйки сидел последний житель мертвого города с этой замусоленной тетрадью на коленях, и замычал, пытаясь заглушить жалость к большому, сильному и беззащитному человеку.
— Что с тобой? — испугалась баба Надя.
— Зуб болит.
— Как же ты поедешь больной? — забеспокоилась баба Надя.
— Пустяки. Не смертельно.
У калитки Руслан обнял старушку.
— Не провожайте меня, баба Надя.
— Да как же? Вся жизнь наша — встречи да проводы. Не по-людски будет не проводить-то, — часто заморгала она. Крепилась. Слезы на дорогу — плохая примета.
— Мне еще в одно место зайти надо.
— Попрощайся с отцом, попрощайся. Хороший был человек. Безотказный. Говорила я ему: «Не ходил бы ты могилу копать, поберег бы сердце». А он: «Ничего, тетя Надя, скоро у меня свой врач будет».
Непослушные слезы самовольно потекли из глаз, не дали договорить. Старики умирают, молодые уезжают. Который уж год в мертвом городе не рождались дети. Который уж год он не становился родиной ни для одного нового человека. Грустно-то как. Скоро не останется рядом ни одного близкого человека. И она уедет или умрет. А дом останется пуст. Чужие люди разберут крышу, выломают окна. А потом порушат сруб на дрова и сожгут в печи. В последний раз согреет он своим теплом чужих людей. И останется от старого дома, от родных людей, живших в нем, одна пустота.