Уезжать тяжело, а провожать близких людей еще тяжелее.
Маленькая старушка долго сквозь печальный туман, застилавший глаза, смотрела вслед одинокому человеку, навсегда уходившему из ее жизни. Спохватившись, поспешно перекрестила в спину. И как раз вовремя. Через миг опустела вдовья улица.
Дорога на кладбище проходила через мертвый город. Руслан остановился перед домом с замурованными подъездами и долго вглядывался в пустые глазницы окон козловской квартиры. Безветрие. Чужой сумрак знакомой квартиры. Тишина пустоты. Тишина предчувствия. Запретная зона после взрыва нейтронной бомбы: есть город, есть дома, а людей нет. В этом было что-то неприятно жуткое, словно только что на твоих глазах домашний пес сожрал маленького белого котенка.
На этот раз мертвый город действительно был мертвым: последний житель покинул его. Ушел в страну мамонтов. Он был нелепым, неуклюжим, лохматым, суровым и слишком большим, чтобы пресмыкаться перед каждой тварью.
Над тоскливым безмолвием пустых коробок затрепетала «Песнь жаворонка». Руслан поднял голову, пытаясь среди белых облаков разглядеть небесное фортепиано. Чья-то живая душа радовалась жизни в брошенных развалинах.
В доме с обвалившимися балконами, с тополями, растущими на крыше, не был замурован крайний подъезд, а на четвертом этаже угловой квартиры в окнах отсвечивали белые шторы. Он постучал в дверь.
— Заходите. Открыто, — не прекращая играть, откликнулась пианистка.
Она сидела у белого фортепиано — седоволосая полная женщина. Со спинки стула свисала белая шаль. Залитый светом зал был пуст и чист, и лишь над окном бежевые обои потемнели от воды, протекшей с потолка. Женщина улыбнулась ему и глазами показала на стул. Где-то он уже видел это открытое, милое лицо с простым и ясным взглядом без тайны и кокетства.
— Вы что-то хотели?
— Нет. Просто услышал музыку.
— Разве на улице слышно? — удивилась женщина. — Я и форточку не открываю. Боюсь сквозняков.
— Вы здесь живете?
— Нет, живу я за асфальтом, у кладбища. Свекровь болеет, ей тишина нужна. А музыкальную школу на дрова разобрали. Вот я и попросила оставить инструмент в старой квартире. Хороший звук. Тишина. Никому не мешаю. Иногда прихожу размять пальцы. Я вас знаю?
— Нет. Просто я иногда приходил сюда послушать, как вы играете.
— Почему не зашли раньше?
Руслан пожал плечами.
Каждый вечер он приходил к этому дому. Садился на пень от спиленной сосны. И ждал. Чаще всего напрасно. Но иногда окно на четвертом этаже начинало мягко светиться. Оно было впечатано в само небо. За ним скрывался совсем другой мир. Насколько он был другим, можно было судить по звукам, лившимся невидимым водопадом сверху. Руслан прятал лицо в ладони и уплывал с этими звуками в страну, где живут души. Иногда в голову приходила мысль подняться на четвертый этаж. Но он тут же отгонял ее: стоит войти — и тот, другой мир за призрачным окном исчезнет. И может быть, навсегда.
Женщина посмотрела на дорожную сумку у ног Руслана и улыбнулась печально:
— Понятно. Покидаете нас. Что бы вы хотели послушать?
— «Песнь жаворонка».
Женщина подняла брови, вмиг превратившись из доброжелательной, пожилой учительницы в удивленную и задорную девчонку. Наверное, такое же молодое, чуть усталое лицо через много-много лет будет у Светланы Мамонтовой. Вот так же, накинув на плечи белую шаль, склонится она над клавишами, а вокруг будут сидеть ее дети и внуки. Не его дети и не его внуки.
Удивительный инструмент фортепьяно. Даже самые жизнерадостные мелодии звучат в нем печально. Радость и боль, отчаяние и надежда смешаны в странной гармонии. Наверное, вот так же звучит одинокая душа, затерянная в вечности.
Слегка покачиваясь, Грач стоял перед прилавком дежурного магазина и сосредоточенно обшаривал пустые карманы. Нашел обожженную спичку и долго разглядывал ее в недоумении.
— А выпить хочется, — прочитала его мысли проницательная, но ехидная продавщица.
— У тебя сердце есть, рыжая? Я верну. Завтра. Хочешь — деньгами, хочешь — рыбой.
Сердца у рыжей не было. Людям она не верила. Да и рыбу не любила.
Совсем было приуныл Грач. Но в это время из подсобки вышла сменщица и, на ходу застегивая блузку, сказала печально:
— Сегодня моя последний экзамен сдает. Пойду платье к выпускному дошивать. Ума не приложу, куда ее пристроить.