Было очевидно для всех, что Ирма отловила человека со странностями, но они были готовы принять его. Все, что он должен был сделать, это принять их, как они есть, делать то, что они делали, и не пытаться испытывать на них какие-то идеи. Ланни нашел место на какое-то время интересным, весной страна выглядела лучше, имения на Лонг-Айленде были ухоженными, а некоторые из них элегантными, а любой, кто был молод и здоров, получал удовольствие от тенниса, плавания и вкусной пищи. Но Ланни хотелось взять газету и прочитать о проблемах во всем мире. Ему надо было выйти в кишащий город, где у миллионов не было никаких шансов играть и даже не было, что поесть. Он желал посмотреть на продавцов яблок и на очереди безработных за бесплатным питанием, изможденных и пронизанных чувством страха людей, одежда которых сохраняла следы былой благопристойности. Миллионы блуждали по земле и напрасно искали работу, с ферм сгоняли целые семьи, потому что они не смогли заплатить налоги. Ланни не устраивало, что писали благопристойные газеты, ему пришлось искать розовые и красные, а затем рассказать своим богатым друзьям, что там было написано. Не многие поверили ему, но никто и понятия не имел, что с этим делать.
Никто, казалось, не имел понятия. Правящие классы различных наций наблюдали распад своих экономик, как зрители в районе вулкана, видя, как огненная лава выливается из жерла и вместе с плотными облаками пепла катиться вниз по склону, охватывая виноградники, поля и хижины. Так было тысяча девятьсот лет назад, когда Плиний Младший стоял рядом горой Везувий, и написал для историка Тацита о своем опыте:
«Падает пепел, еще редкий. Я оглядываюсь назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. Мы не успели оглянуться — вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин; одни окликали родителей, другие детей или жен и старались узнать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие гибель близких; некоторые в страхе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам; большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет, и для мира это последняя вечная ночь[63]».
Ланни отвёз жену в дом своего отца на автомобильном пароме из Лонг-Айленда в Нью-Лондон, штат Коннектикут, и там они провели неделю с семьей. Город Ньюкасл сильно пострадал от депрессии: оружейный завод был закрыт полностью. Заводы по производству металлических изделий, лифтов, и другие работали всего три дня в неделю. Рабочие жили на свои сбережения, если они у них были. Они закладывали свои дома и теряли свои автомобили и радиоприемники, потому что просрочили взнос за платежи в рассрочку. Пара тысяч семей были полностью разорены, и большинство из них были рабочие компании Бэдд, так что это было пятном на совести и нагрузка на кошельки всех членов правящей семьи. Эстер работала даже тяжелее, чем во время мировой войны. Она была председателем комитета по финансам благотворительных столовых города и помощи детям. Она ходила и в женские клубы, и в церковь, рассказывая душераздирающие истории, заставляя женщин плакать, и благодаря этому частная благотворительность не могла полностью прекратиться.
Это было важным вопросом, так ей сказал ее муж. Если Америка будет вынуждена принять британскую систему пособий по безработице, то настанет конец индивидуальной инициативы и частному предпринимательству. Робби казался своему сыну замыкающим в команде по перетягиванию каната, его каблуки были врыты в землю, зубы сжаты, вены вздуты и выделялись алым цветом на лбу. Он принимал все усилия, чтобы удержать свою страну от движения по неправильному пути. Робби поехал в Вашингтон, чтобы увидеть президента Гувера, своего героя и капитана своей команды. Великий инженер был буквально в осаде. Все силы беспорядка и разрушения — какими он и Робби их считали — пытались сбить его с его позиции, что бюджет должен быть сбалансированным, стоимость доллара — сохраниться, а у бизнеса — быть шанс «вернуться» в полном порядке на правильный курс.