Лаптев переоделся и вышел с твердым намерением заставить Сатиапала немедленно показать больную.
Профессор стоял возле стола, держа в руках баночку с белым порошком.
— Садитесь, господин доцент. Нам необходимо поговорить серьезно.
С ним произошла какая-то странная перемена. Его глаза блестели сухо и властно.
— Я не такой глупец, как вам показалось. Я не верю в "тримурти" — троицу богов индуизма: Брахму, Вишну и Шиву. Не верю в переселение душ. Я — убежденный материалист и знаю чудес на свете не бывает. У моей жены — опухоль мозга. Я, старый дурак, спасал от неминуемой смерти других, прокладывал новые пути в медицине и не смог распознать зачатков болезни у самого дорогого для меня человека. А теперь уже поздно. Собственно, не поздно, нет. Но такую операцию может сделать один человек в Индии — я. И я сделал бы ее кому угодно, только не собственной жене. У меня не поднимется рука вскрыть ей череп. Поэтому спасения для больной нет. Ее ждет смерть в страшных муках.
Сатиапал поднял баночку с порошком, посмотрел на нее, будто никогда не видел, и поставил вновь на стол. Сказал глухо:
— Вчера я решил отравить свою жену. И не смог… Я знаю: вы убьете ее. И все же: оперируйте! Не видя вас, она поверила, что вы поможете в несчастье. Это даст возможность…
— Убить человека, воспользовавшись его доверием?
Профессор нахмурился и не ответил. В душе Лаптева кипела злость. Ему очень хотелось дать Сатиапалу пощечину, выкрикнуть что-то оскорбительное, уничтожающее. Но он только насмешливо покачал головой и сказал:
— Приготовьте больную к операции. Я, конечно, не единственный в мире хирург, но и мне приходилось оперировать мозг человека. К тому же, на переднем крае, под артиллерийским огнем врага… Дайте мне анализы, господин профессор!
Сатиапал молча вынул из ящика папку и протянул доценту.
Лаптев внимательно изучал историю болезни. Хаотические записи на латинском языке характеризовали скорее не страдания больной, а психическое состояние врача.
— Оставьте! — раздраженно сказал Сатиапал. — Все это ни к чему.
— Я хочу увидеть больную.
— Ваше право.
Профессор проводил Лаптева через небольшую комнатку предпокой и открыл дверь.
— Прошу.
На деревянной кровати с закрытыми глазами лежала еще не старая, но очень изможденная женщина. Возле нее, сложив руки на коленях и скорбно склонив голову, сидела молодая девушка в "сари" — обычном одеянии индийских женщин. Услышав шаги, она быстро обернулась, испуганно накинула на оголенное плечо шарф и поднялась.
— Здравствуйте! — сказала она по-русски, очень тихо, почти шепотом. Лаптев ответил молчаливым поклоном.
— Иди, Майя! — приказал Сатиапал.
Больная пошевелилась, встревоженно позвала:
— Иван, ты?
Сатиапал присел на кровать и взял ее тонкую, сухую руку.
— Иван, он не приехал?
— Приехал, дорогая.
Удивленный странным обращением больной к своему мужу, Лаптев лишь теперь обратил внимание, что разговор происходит на русском языке. Значит, жена индийского раджи — русская?!.. Так вот почему она пожелала видеть русского врача!
— Я приехал, госпожа. Сегодня я вас оперирую, а через две недели вы будете здоровы. Обещаю вам.
— Где вы?.. — больная ощупывала руками воздух, водила головой. — Я стала плохо видеть… То есть я ничего не вижу…
"Опухоль давит на зрительные центры… — подумал Лаптев. — А может быть, даже разрушила их".
Он взял больную за руку, профессиональным жестом нащупывая пульс. Сердце больной билось ускоренно и отрывисто. Плохи дела!
— Сколько вам лет, господин доктор?
— Тридцать пять.
— И вы… — она запнулась.
— Да, я сделал несколько подобных операций. Все они окончились удачно… Простите, мне необходимо вас осмотреть,
Осмотр подтвердил: состояние больной почти безнадежно. Вряд ли она выдержит длительную и тяжелую операцию. Больная, пожалуй, понимала это и сама.
— Я очень хотела бы еще хоть раз взглянуть на Россию… Только взглянуть… А тогда можно и умереть…
— Вы будете жить долго! — уверенно сказал Лаптев. — Я понимаю господина Сатиапала: он не мог вас оперировать, врач не должен волноваться. Но операция, в конце концов, несложная. Все будет хорошо.
Он тронул Сатиапала за рукав. Время идти; перед операцией хирургу следует отдохнуть.
Профессор понял и сделал знак, что останется здесь. Лаптев вышел из комнаты.
За дверью стояла Майя. Теперь доцент не сомневался, что она — дочь Сатиапала. Отец дал ей темные выразительные глаза, мать — чудесные русые волосы. Удивительное, своеобразное сочетание; красота, которая бросается в глаза и долго не забывается.