— Зульфагар, — ответил Каландар. — Шанияз Хамлаев по прозвищу Зульфагар. Командир спецотряда «Мстители ислама».
— «Мстители ислама», говоришь? Ну что ж, значит, знаете, что такое месть… Так вот, «мстители», я передумал. Мы не повезем вас с собой. Мы вас тут положим.
Каландар переглянулся с подручными. Один из них смотрел сумрачно, обреченно, шевеля губами, наверное молился. Второй, щуплый водитель, который относил тело убитого генерала в вертолет, казалось вот-вот расплачется — его колотила крупная нервная дрожь, тряслась челюсть, по которой тонкой струйкой стекала кровь из разбитой прикладом Костиного автомата губы, глаза набухали влагой; он уставился на русского офицера с собачьей преданностью, словно еще на что-то надеясь.
— Ну так стреляй, чего ждешь? — угрюмо уставился на врагов и Каландар. — Или ждешь, что мы пощады просить будем?
— Так уж и не будете? — страшно ухмыльнулся Калюжный. И тут же сам ответил: — Еще как будете!.. Потому что вы не знаете, какую муку я вам придумал.
Каландар презрительно сплюнул на землю. У него это получилось с трудом — во рту пересохло и слюны почти не было.
— Ты, боевой офицер, будешь нас пытать? — с вызовом спросил он. — Хорошенькое дельце…
— Заткни свое хайло! — прикрикнул на него борттехник. — А то я сам тебе его заткну вот этой штукой, блин горелый! — Он показал Каландару автомат. И тут же сказал Калюжному: — Командир, давай кончать, а то мы что-то долго тут засиделись…
Константин кивнул ему: мол, я сам знаю, что делать. А сам опять обратился к Каландару.
— Ты прав, яйца крутить или кол в задницу вгонять тебе я не собираюсь. Но только то, что я придумал, будет еще похуже…
— Да что же хуже смерти от руки такого пидара, как ты, может быть? — Каландар постарался произнести эти слова как можно с большим презрением.
— Что может быть хуже? — переспросил вертолетчик, игнорируя оскорбление. — А вот что. Сейчас я тебя шлепну, потом поднимусь на «вертушке» в воздух и влеплю НУРами вон по тому выступу, — показал он вверх.
Каландар невольно взглянул по направлению пальца. Там, прямо над ними, навис исполинский каменный козырек.
— Ну и что? — не понял он.
— А и то, — скривился в усмешке Константин. — Вся эта громадина рухнет на тебя и ничего от тебя не останется. И от этих двоих уродов тоже. Да и от машины с твоими братками, которые отдыхают в кузове. У вас, гадов, даже могилы не будет. Вы просто исчезнете. У вас не будет даже могилы, — зачем-то едва ли не с наслаждением повторил Калюжный. — По вам нельзя будет даже поминальную молитву прочитать, потому что никто не будет знать, в самом ли деле вы погибли или слиняли куда-нибудь… Или в плен попали, где вас наши зэки придушили потихоньку… Ваши матери и вдовы не смогут рассказать вашим детям о том, какие храбрые у них были отцы… — Он говорил горячечно, сумбурно, не совсем складно, в какие-то моменты противореча сам себе. — Погоди, урод, не перебивай, я еще не все сказал… Так вот, а потом я найду какой-нибудь способ сообщить вашим, что перед смертью ты на коленях просил у меня пощады, что ты вафлю мою глотал, а вон тот плюгавый тебя в задницу отодрал, лишь бы только чтобы я тебя отпустил…
— Грязная свинья! — рванулся к Калюжному Каландар. — Я тебя сейчас…
Он споткнулся и с размахом упал лицом вниз — связанные за спиной руки не позволили хоть немного смягчить падение. Чеченец крутнулся, повернулся на спину. Его лицо было мелко иссечено камешками, из носа часто закапала кровь.
— Ты не мужчина! — орал он. — Развяжи мне руки и тогда посмотрим, кто у кого вафлю глотать будет!..
— А их ты тоже в честном бою убил? — кивнул головой в сторону перевала Калюжный. — А в Буденновске за беременных женщин вы по-мужски прятались? А в Мекенской Сашку Храмова по-мужски в Тереке со связанными руками утопили? А в Чернокозово девчат наших по-мужски насиловали? А в Урус-Мартане офицеру МЧС, который вам же, уродам, хлеб привез, голову пилой по-мужски отпилили?.. Нет, урод, развязывать тебя и устраивать с тобой дуэль я не буду. А шлепнуть, как поганую собаку — шлепну!.. И рука не дрогнет. Потому что таких как ты надо уничтожать!.. Как тебя звали-то при жизни?
— Свинья! — извивался на земле Каландар.
Поняв, что подняться ему так и не удастся, он опять попытался плюнуть в Калюжного, но плевок у него вновь не получился.
— Надо ж, какие у вас имена бывают, — скривил губы, стараясь обозначить усмешку, Константин. Он вдруг почувствовал, что еще немного — и не сможет выстрелить в лежащего перед ним безоружного человека. А потому он резко оборвал сам себя и торопливо проговорил: — Ну ладно, прощай!