аза их в полумраке светились десятками фанатичных огоньков. Отец Дамьен продолжал: - Мы сполна заплатили цену, за грехи других! И цена это была незаслуженно высока! Мы не настолько провинились перед Господом, чтобы схоронить всех своих детей и половину близких! -Мы невиновны! - раздался истеричный женский вскрик и толпы. Голос священника продолжал громоподобно раздаваться над горсткой последних жителей деревни: Мой собственный сын был последним из наших детей. Он тяжко умирал две недели, он ослеп, он кричал от боли день и ночь! На пятнадцатый день я подобно Аврааму над Исааком занес над ним нож, чтобы ценой своей бессмертной души прекратить его адские муки, но ангел не явился, чтобы остановить мою руку. И я освободил своего мальчика из мучительной темницы его пораженной чумой плоти… И лишь когда такая цена была заплачена мор оставил нас. Лихорадка отступила от ещё живых и гной перестал сочиться из бубонов. Мы пережили божью кару. Мы сошли со своего креста! И что же мы получили от рода людского за свои страдания? - Камни и плевки! - закричал горбатый тощий мужичок, чью лысую голову уродовала россыпь бугров и шрамов. - Да, Робер, сын мой! - ответил ему священник. - Люди за чьи грехи мы приняли муки, когда мы вышли из леса, ища пропитания и помощи, стали кидать в нас каменьями и проклинать нас. Стигмы, оставленные нам Голгофой, пугали этих грешников. Мы вернулись в свои разорённые дома, мы стали затворниками в лесной чащобе. Но мы не забыли то, что нам пришлось пережить и той цены, которую мы заплатили. Невинные души наших детей, которые Господь прибрал десять лет тому отвратили от нас божью кару, призвали толику благодати уняв мор. И в сей день мы уравняем цену! Мы призовем благодать в этот мир! Толпа забилась в экстазе. Изуродованные болезнью люди воздевали к небу свои искривленные руки и испещренные шрамами лица. Падали на колени и истово крестились тем количеством пальцев, что у них осталось, кто-то делал это культёй руки. Из дома, примыкающего к площади, вышла одетая в белое процессия. Женщины и несколько мужчин вели семерых детей, одетых в белоснежные саваны и венки из полевых цветов. Дети были объяты страхом и отчаянно упирались. Цветы из их венков в этой борьбе то и дело отрывались и падали на землю. Но силы были неравны и их неумолимо подводили все ближе к крыльцу церкви и стоящему на нем Отцу. - Не бойтесь ангелы мои. Сегодня вы отправитесь к Господу. Быстро и без страданий, чего был лишен мой сын и дети нашей общины! - он приветственно протянул руки к приближающейся процессии. Первой к Отцу подвели отчаянно бьющуюся Жанну, она не менее двух раз умудрилась прокусить пальцы удерживавших её деревенских баб. Ее огромные голубые глаза были полны ужаса. Кюре извлёк из складок рясы небольшой нож: - Иди ко мне дитя. Толпа вопила и стенала, кто-то истово громко молился, а кто-то уже корчился на земле нечленораздельно воя. И вот рука Дамьена Ландре с ножом поднялась над ребенком, священник истошно закричал - Во имя Господа- Бо…!!! ..И тут изо рта кюре с чавканьем вырвался фонтан алой крови. На площади повисла гробовая тишина. Селяне в ужасе уставились на своего повелителя, не понимая, что происходит. Далеко не все и далеко не сразу увидели оперение арбалетного болта, торчавшего между зубов. Нож упал из мигом ослабевшей руки, глаза священника закатились, и он рухнул на крыльцо церкви. Шок владел толпой ещё несколько секунд. Оцепенение прервал резкий звук разрубаемой плоти из задних рядов собравшихся. Все взоры устремились туда. На краю площади стоял ...Демон. Огни множества факелов на площади отражались в полированной стали, полностью покрывавшей зловещую фигуру, от этого казавшуюся сотканной из адского пламени. Глухое забрало бациента взирало на людей бесстрастно чернеющей прорезью. У ног воина лежал разряженный арбалет и обезглавленное тело одного из охотников. С меча «бастарда», зажатого в латных перчатках, стекала свежая кровь. Толпа закричала в десятки глоток, люди забегали, большинство побежали прочь с площади, однако немало селян вознамерились отомстить за убитого пастора. Демон неистово закружился среди людей. Сталь, покрывавшая его тело казалось нисколько не стесняет движений. Меч вихрем сверкал вокруг него, безжалостно рубя руки, тянувшиеся к убийце Отца, не взирая на пол и возраст, отсекая головы и вспарывая животы. Ярость и жажда мщения в глазах поверженных быстро сменялась смертным ужасом. Оставшиеся охотники, схватившись за мечи и топоры, пытались взять рыцаря в кольцо, но он постоянно перемещался, заставляя их сбиваться в кучу. Доспехи, покрывавшие большую часть тела, не давали нанести удар, да и не были сельские дружинники опытными пехотинцами, наподобие английских йоменов, привыкшими расправляться с тяжёлыми кавалеристами, попавшими в их гущу. Меч рыцаря стальной молнией разил одетых лишь в лён и шкуры охотников. Та схватка в лесу была засадой, неожиданным нападением на бездоспешных и не ожидавших такого боя, и всё же и она далась им немалой кровью, но теперь тренированный с младенчества убийца перед ними был в своей стихии. Тысячи кровавых битв, сотни поколений жестоких воинов воплотилось в этом божестве смерти. К стальной броне он привык не меньше, чем к собственной коже, а страшный клинок был продолжением руки. Взмах -из перерубленного горла хлещет кровь, и сильный мужчина вдруг становится не в силах стоять на ногах, а его лицо стремительно превращается в бледную маску покойника. Выпад - и секунду назад яростно рычавший и рвавшийся в бой охотник жалобно скуля, пытается собрать вываливающиеся из вспоротого пуза кишки. И вот из семерых их осталось лишь трое, во главе со своим старшим - Жакобом. Безносое,и без того жуткое лицо главаря лесной банды было искажено гневом, в руках он сжимал короткий меч - Твой друг скулил как собака, моля сохранить ему жизнь и визжал как свинья, когда мы его резали! - бросил он Пьеру, присовокупив смачный плевок. Ни слова не раздалось в ответ из-за стального забрала, из прорези для глаз взирала безмолвная тьма. - Взять его, сейчас же! - Жакоб поднял меч и подавая пример двоим своим людям бросился на рыцаря. Пьер сделал быстрый шаг ему навстречу и одновременно взмахнул,на мгновение превратив свой клинок в широкий серебрянный веер. Бастард превосходной немецкой стали перерубил плохонькую железяку разбойника и заодно его шею. Уродливая голова полетела в серую жидкую грязь, из обрубка шеи тугой струей ударила кровь, тело в иссякшем атакующем порыве сделало еще шаг и упало. Оставшиеся вдвоем, разом оробевшие воины лесной деревни постояли несколько секунд в нерешительности и побежали прочь. Рыцарь не преследовал их. Площадь опустела. Лишь мертвые тела и их части в лужах крови тут и там. Дети куда-то пропали, должно быть от страха забившись в какую-нибудь щель, как надеялся шевалье, недалеко. В воцарившеся кругом безмолвии был слышен тихий мужской плач. Тело Дамьена Ландре баюкал в своих ручищах Амадер, из единственного его глаза бежали слёзы. Пьер подошёл к нему. Тюремщик не выказывал намерения нападать. Весь его вид выражал лишь неизбывное горе. - Пхаранить дай, пжалста- промычал он. Д' Этюр кивнул. Амадер поднялся и со своей скорбной ношей вскоре исчез в ночи. Тишина наконец опустилась на исстрадавшуюся деревню Сен Сальте.