– Старейшина Роран сейчас с лестрийцами, – она нахмурилась и недовольно поджала губы. – Что ему от тебя нужно?
Сердце забилось чаще. Зачем я понадобилась отцу именно сейчас? Что-то произошло? Думаю, причина серьёзная, иначе бы меня не трогали.
– Я не знаю. Но ослушаться не могу.
Она понимала это. Воле старейшин не противятся. Девять мудрых мужей испокон веков управляют Антримом, как заботливые пастыри защищают и наставляют нас.
– Не нравится мне это, – она хлопнула ладонями по подлокотникам и решительно поднялась. – Вот что, Рамона. Я иду с тобой.
Матушка Этера была их тех, кто выступал против приглашения чужаков во главе с лордом Брейгаром в наш дом. Это как запустить мышей в амбар – говорила она.
– Вы не доверяете мне?
– Я не доверяю чужакам.
Новость не вызвала у меня восторга. Но Верховную тоже можно понять – она в ответе за каждую воспитанницу, да и, в конце концов, кто я такая, чтобы спорить с ней? Даже посвящение пока не прошла.
– Не думаю, что кому-то из них может прийти в голову причинить мне вред, – заметила осторожно.
– Тебе вредно много думать, – одёрнула матушка, сверкнув глазами – широко распахнутыми, с веерами чёрных ресниц.
Иногда я думала, что она была красивой в юности, даже сейчас тень этой красоты читалась на лице. Но вечно строгое и недовольное выражение делали её похожей на каменную статую.
– Пешком отправимся. Не будем тратить силы на врата.
Пешком так пешком. Разве можно отказать Верховной в удовольствии позлить отца задержкой? Уже много лет замечаю между ними негласную вражду – оба властолюбивые и слишком гордые, чтобы кому-либо подчиняться.
Эх, а сами говорят, что всё это пороки, которые надо безжалостно давить в себе, как и жадность, и страсть, и много чего ещё. Поговорка о брёвнах в глазу – явно о них.
– Что ты летишь, как девчонка босоногая? Не терпится снова увидеть этих чужаков? – едко осведомилась матушка Этера.
Как у неё удаётся так хорошо меня стыдить? Что мигом вспыхивают уши, и хочется провалиться сквозь землю.
– Ты не ребёнок уже, Рамона. Пора взрослеть.
И мы пошли дальше – чинно, степенно, сложив руки на животе. Сначала матушка, а я – на шаг позади. Лицо бесстрастное, подбородок выше, не забывать приветствовать собратьев снисходительными кивками. Пусть любуются и трепещут перед жрицами, но близко подходить не смеют.
Сегодня я была одета не в простую одёжку, перемазанную горной пылью, а в нарядное жреческое платье. Тёмно-красное, под цвет маков, шитое золотой канителью, с россыпью самоцветов на подоле. Когда я шла, он раскрывался подобно лепесткам, являя нижнюю юбку цвета осенней листвы. Наряд закрывал меня от подбородка до мысков сапог, волосы были убраны наверх и переплетены нитями каменного бисера, на шее и руках – ворох амулетов.
Интересно, Реннейр тоже там? С моим отцом и лордом?
Сегодня он увидит меня одетой, как женщина, а не как беспризорный мальчишка. От этой мысли в груди стало горячо, и я опустила глаза в пол, чтобы Верховная не уловила даже отголоска моих мыслей.
Когда бесконечная вереница коридоров и переходов осталась позади, перед нами раскрылась арка, за ней – просторный зал с круглыми окнами из тончайших каменных пластин. Солнечные стрелы пронзали их, и на стенах играли лиловые и голубые всполохи. Матушка Этера, полная достоинства, первой шагнула внутрь. Я, неуверенно семеня, за ней. Смелость покинула меня, стоило переступить порог.
Потому что первым, кого я увидела, был Ренн.
Он стоял за спиной своего лорда, как неподвижный страж – сложив руки за спиной и гордо развернув плечи. На миг я залюбовалась точёным профилем и забыла, как передвигать ноги. Каким-то чудом не распласталась на полу, запнувшись о подол. Вот было бы зрелище!
Он с бесстрастным выражением лица повернул голову в мою сторону, скользнул взглядом так, будто не вспомнил… А потом наши взгляды пересеклись.
Сразу стало душно, и меня бросило в жар. Узнал всё-таки! Глаза расширились в изумлении, а я, наконец, разглядела их цвет.
Как вода в горном ручье.
Прохладно-синие – таких я ни у кого ещё не встречала. А на контрасте с тёмными волосами и загорелой обветренной кожей – и вовсе невероятные.
– Верховная! – раздался зычный голос отца, вырывая меня из оцепенения. – Ты тоже решила почтить нас своим присутствием? Неужели в святилище закончились дела?
Жрица не обратила внимания на колкость, лишь выше вздёрнула подбородок.
– Мои дела закончатся тогда, когда горы заберут себе моё тело.
Пока они обменивались любезностями, я огляделась. Все девять старейшин были здесь, восседали в креслах, и лорд Брейгар занимал среди них почётное место. Сейчас, когда я смогла разглядеть его ближе, в глаза бросились уже знакомые черты: нос, губы, подбородок.
– Это моя дочь. Её целительский дар не знает себе равных, – гордо произнёс отец, бросив кивок в мою сторону.
Он нечасто меня хвалил и сейчас просто хвастался одарённой дочерью – смотрите, я владею сокровищем! Завистливые или восхищённые взгляды ему что мёд, а я – вещь.
Я ведь не Орм.
– Помощь Каменной жрицы будет для нас честью, – я чувствовала изучающий взгляд лестрийского правителя и старалась не смотреть на человека за его спиной. Опасно это. Незачем показывать интерес к Реннейру, это может плохо кончиться для нас обоих.
Другой старейшина взял слово:
– Сын нашего дорогого гостя повредил ногу. Матушка Этера, позволите ли вашей воспитаннице провести ритуал?
Я физически чувствовала недовольство Верховной, потому что разрешение у неё спрашивали лишь формально.
– Не вижу причин отказывать, – сухо кивнула жрица и отошла в сторону.
Только сейчас я заметила сидящего на скамье у стены юношу примерно моего возраста. Того самого, с «жёлтыми» волосами. Он был бледен, по лбу горошинами катился пот, губа подрагивала. Пострадавшую ногу парень вытянул вперёд – боль терзала его, но лестриец пытался храбриться.
Да уж, бедолага. В горах с непривычки можно не только ногу сломать, но и шею. Представляю, как ему, наверное, стыдно – показать слабость на глазах у всех. Наверняка и лорд наедине потом всыплет за то, что опозорил и заставил помощи просить.
Я поймала взгляд отца – тот сделал знак бровями, мол, поторапливайся.
Не говоря ни слова, приблизилась и опустилась на низкий табурет у ног сына лорда. Чувство, что все взгляды сейчас устремлены на меня, как и чужая нежеланная близость, нервировали.
Я часто оказывала помощь искателям и успела в этом поднатореть: лечила, помогала в родах, заживляла раны, полученные в штольнях и в мастерских. То невнимательный юнец палец молотком пришибёт, то обожжётся, то о режущий диск поранится. Дар целительства, как и дар врат, считался редким у искателей. Иногда я недоумевала – за какие заслуги или провинности матерь Гор наградила меня ими.
– Моё имя Демейрар Инглинг, – сообщил сын Брейгара вполголоса. – Я награжу тебя за услугу, жрица. Щедро награжу.
– Мне не нужна награда.
Мой ответ ему не понравился – сын лорда недовольно дёрнул краем рта и нахмурился. Матушка Этера говорила, что мужчинам нравится притворяться великодушными, посылать щедрые дары и сулить помощь, но стараются они не ради тебя, а ради удовлетворения собственного тщеславия. Им нравится возводить себя на пьедестал и видеть полный восхищения женский взгляд. Ведь так приятно быть героем в глазах слабой и глупой женщины.
После нравоучений Верховной хотелось спрятаться в дальний угол и носа оттуда не показывать, чтобы не дай Матерь не наткнуться на сильного представителя рода человеческого.
Но на размышления не было времени. Я сняла с пояса мешочек – внутри хранились самые нужные и полезные артефакты, я почти не расставалась со своими сокровищами и верными помощниками. Здесь не всё, но самое главное – и кровь остановить, и заразу уничтожить, и боль унять.
Оказалось, что Демейрар оступился и порвал связку на лодыжке. Нога в этом месте распухла и налилась синевой. Выудив из мешочка амулет – золотую спираль с дымчатым кварцем в середине, я приступила к лечению.