– Дядь Егор, а поцелуй меня.
Господи, как же я этого хочу!
– Не-а.
– Ну поцелуй!
Я сижу на диване и балдею. Светланка сидит рядом, прижавшись ко мне, канючит и перебирает награды на моей груди.
– Ну, почему? Я же тебя целовала, когда тебе «Героя» присвоили.
Да. Тогда ее поцелуй в щеку был для меня ценнее, чем Золотая Звезда. Виссарионыч после того совещания расщедрился и все-таки дал мне за похищение немецкого барона высокое звание. А после Индийской операции даже второй орден Ленина вручил. Теперь хоть среди других генералов не стыдно появляться. А то одинокая «Красная Звезда» и «Ворошиловский стрелок». Последний, правда, единственной на всю страну высшей – третьей степени, изготовленный персонально для меня.
Светка забирается на диван с коленками, прижимается к моему плечу грудками и ласково лохматит мою шевелюру рукой. Я, кажется, сейчас взорвусь от счастья.
– Ну, почему, дядь Егор?
– Я не целуюсь с маленькими девочками.
– Я уже не маленькая.
Голосок жалобный-жалобный и одновременно возмущенный.
– Для меня – маленькая, – продолжаю провоцировать свою любимую.
– А на дне рожденья говорил, что большая! Теперь уже обида в глазах. Какая же она у меня красивая!
– На дне рождения была большая, а теперь опять маленькая.
Я сижу и продолжаю балдеть.
– Ну, почему, объясни.
Все, пора сдаваться. Сейчас слезы потекут. А девичьи слезы моей любимой уже я не перенесу.
– Ты, Светланка, тогда назвала меня своим и по имени, без всякого дядьки. А когда ты меня так называешь, дядей, я чувствую себя старым-старым, а тебя маленькой-маленькой. Мне тогда хочется завернуть тебя в пеленку и баюкать, как грудного ребенка.
– Ура! – кричит довольная Светка. – Егорушка, поцелуй меня!
Мягкие девичьи губы прижимаются к моим. Я, кажется, сейчас взлечу к потолку со своей любимой в руках. Девушка по-хозяйски устраивается у меня на коленях, и мы опять целуемся.
– Егорка, я тебя никогда никому не отдам! Ты мой! – заявляет свои права Светланка, гладя меня по лицу ладошкой, а я пытаюсь поймать губами ее пальчики.
– И не надо, не отдавай. – Я беру ее голову в свои ладони и опять целую. – Но у меня все-таки работа есть, – короткий взгляд на часы, и я опять смотрю в карие глаза. – Мне, Светик, через двадцать минут уже на аэродром ехать надо.
– Не называй меня так, мне не нравится. А куда ты опять летишь? Там опасно? – На лице любимой появляется беспокойство.
– Не буду. В Крым. В Севастополь. Совершенно безопасно, – односложно отвечаю я по порядку.
Мы опять целуемся. Я сейчас – как мороженое на солнце. Таю.
– А зачем ты туда летишь?
– Купаться и нырять в Черном море.
– Вода же еще холодная! – удивляется девушка.
– Я буду одет в специальный гидрокостюм и не замерзну.
Ох, какие у Светланки сладкие губы!
– А обратно когда прилетишь?
– Через два-три дня.
– Можно я опять после школы забегу?
– Конечно. Если я буду дома. Ты же знаешь, у меня очень много работы.
Я опять беру Светланкино лицо в свои ладони и по очереди целую карие глаза. Девушка довольно жмурится и обнимает меня еще крепче.
– Это из-за войны с фашистами, которая будет летом?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Папа Ваське сказал, когда он на двадцать третье февраля приезжал. А я слышала. Папа предупреждал Василия, чтобы он хорошо учился, чтобы отцу потом за него стыдно не было, когда Васька плохо воевать будет. Нашу фамилию, он сказал, позорить нельзя.
– Папа твой все правильно говорит. Вот только…Он предупредил Василия, что о будущей войне никому говорить нельзя?
– Конечно. Я только тебе об этом сказала. А больше никому-никому! Но тебе же можно? Папа говорил, что ты сам все вражеские тайны знаешь.
Я прижимаюсь губами к маленькому розовенькому ушку, целую и говорю:
– Мне можно.
Легонько подуть в ушко. Светка хохочет.
– Егорка, щекотно же.
Я аккуратно снимаю девушку со своих колен и ставлю на пол.
– Все, Светланка, неудобно будет заставлять адмирала ждать.
Светка тянется и еще раз целует меня в губы. Я отвечаю, понимая, что еще несколько минут, и опоздаю. Поворачиваю любимую кругом и хлопком по упругой попке в джинсах цвета хаки отправляю в прихожую, где ее дожидается персональный охранник. Джинсы у нас в стране прижились мгновенно после тех нескольких контрабандных журналов мод. Только вот называются они несколько непривычно – «штаники» или «штанцы». Заглядываю в соседнюю комнату, натягиваю портупею с привычной «Гюрзой» в кобуре, хватаю заранее подготовленный баул и тоже выскакиваю в прихожую. Светланка, уже одетая в серую заячью шубку, теплые сапожки и белый оренбургский платок, машет мне рукой.