Руки коснулись жесткие горячие пальцы.
- Почему печать срезана? – резко осведомился мужчина. – Кто это сделал?!
- Она сказала – вроде как печать открывала какие-то тайники в обиталище ее хозяина, - отозвалась Адвар. – И ее срезали из-за этого…
- То есть – срезал кто-то, знавший о свойстве печати. Не каждый хозяин станет запечатывать свои тайны печатью послушания на своей кукле! Значит, это был кто-то, кто знал, и кому нужно было содержимое тайников ее хозяина. Не так-то и много толку от этих сведений!
Ах, не зря ей говорил голос Нефер: болтливость – великое зло! И что дернуло ее выболтать Адвар все без утайки?!
Возомнила себя слишком умной и сильной. Решила, что сведения те ничем не смогут ей повредить. А вот поди ж ты! И кто бы мог знать?
Глупо, глупо!
Она, Накато, просто глупая степнячка, благоволением великой Нефер получившая силу и свободу. И бездарно прохлопавшая и то, и другое. Кто этот колдун? Зачем она нужна ему, и на что ему ее хозяин? Он говорил, будто хочет найти браслет Саалиндж… или просто – не отказался бы его найти?
А может, их с Адвар просто заметили на малолюдных улицах. Приметили двух горских девиц, слоняющихся в окрестностях вторую декаду.
Надо все-таки сказать, зачем она здесь! Попросить. Или хотя бы просто объяснить. И спросить о своем сыне. Вот только губы не получалось разлепить.
- Он не в мире живых, ее хозяин, - проговорил торопливо голос Адвар. – Я слышала от своего хозяина – обо Бабатанда – этот ренегат не в мире живых. Он не откликается, до него невозможно дотянуться.
- Ну, я-то могу дотянуться, - хмыкнул неизвестный. – Я ведь не твой хозяин, и даже не один из приближенных правителя Мальтахёэ.
Дотянуться до мастера Амади?! Накато замерла. Этот колдун сможет дотянуться до ее хозяина, тогда как добраться до него не сумели даже в застенках Мальтахёэ! Сердце забилось быстрее.
- Ты ведь полностью в моих руках, - прогудел колдун. – Осознаешь, девка?
- Я в твоей власти, о господин, - голос Адвар – сама покорность.
- Ты предала своего хозяина, - протянул он задумчиво.
- Обо Бабатанд сам продал меня! – торопливо заявила женщина. – Я не сбежала бы от него. Но он сам заявил, что не желает более быть моим хозяином. Что ему не нужна такая служанка!
- И ты хитришь и изворачиваешься, - голос мужчины звучал размеренно и спокойно.
Накато помимо воли насторожила слух. Что он пытается этим сказать? Что Бабатанд – не союзник ему? Быть может, и вовсе наоборот. Что Адвар, рассказав о Накато, предала своего прежнего хозяина? Но Бабатанду, вроде как, не было дела до нее – он хотел заполучить лишь ее сына. Не разберешь этих колдунов.
- Впрочем, неважно, - пробормотал между тем колдун. Снова коснулся жесткими пальцами руки Накато. – И то, что печать срезана, тоже неважно, - прибавил он. – Она была – а значит, по сей день связывает ее с хозяином.
Что это он имеет в виду?!
Неизвестный колдун, один из обитателей башни Ошакати, намерен дотянуться до ее хозяина через ее печать? Вернее – через незаживающую рану на руке, где прежде находилась печать…
Накато вслушивалась напряженно в повисшее молчание. Колдун сосредоточенно сопел, ощупывал ее руку.
Этот, судя по всему, не намеревался прибегать к помощи самой Накато: не было даже намека, что ей придется взывать к своему хозяину, пытаясь дозваться до него через зеркало. Для этого ее пришлось бы освободить, а об этом и речи не шло. Адвар слышно не было. Присутствие ее лишь смутно угадывалось. Дыхание беззвучное – точно она сдерживала его, не желая напоминать лишний раз о себе. Она так боялась колдуна? Или напротив, опасалась, что тот ее прогонит?
Тишина. Такая плотная, что Накато самой захотелось кричать – лишь бы безмолвие не давило на уши. Если бы еще язык ей повиновался.
А потом руку пронзила боль. Она и забыла, когда в последний раз испытывала такую. Кажется, хозяин как-то, безмерно давно, через печать пытался дозваться до нее. В тот раз ей было настолько же больно. Только теперь она даже закричать не могла. Ни закричать, ни дернуться, ни сделать хоть что-то, чтобы прекратить мучения.
Боль и беспомощность.
Даже когда хозяин менял ее сущность, чтобы она сделалась нечеловечески сильной, она не была настолько беспомощна. Она могла биться на камнях, кричать, сыпать проклятиями. По крайней мере, до тех пор, пока оставались силы.
Сейчас и силы вроде бы есть. Только сделать она не могла ничего. И оставалось сжимать зубы сильнее и ждать, когда же мучения закончатся.
Сколько прошло времени?
От руки ничего не осталось – только растущий комок пульсирующей, постоянно усиливающейся боли.