*** ***
- И почему ты ей сразу не сказал, как вышли из башни, мастер? – полюбопытствовала Адвар. – Или даже в самой башне? Не было бы этих нелепых попыток удрать.
- Ты же видишь, на что она теперь похожа, - колдун вздохнул. – Полностью потеряла интерес ко всему. Даже от сладкого отказалась, - он усмехнулся. – Для степняков нет ничего важнее детей. А она – истинная дочь своего народа.
- Для любой матери нет ничего важнее своих детей, - хмыкнула женщина.
- Нет, ты не понимаешь. Женщины-степнячки в этом куда ревностнее, чем матери в любой другой части Орруора. Ты уж поверь мне.
Накато равнодушно слушала обмен репликами. Боги и духи, что за бессмыслица! В другое время ее возмутило бы такое обсуждение и мотивы колдуна. Сейчас сделалось безразлично. Что за разница, отчего Амади не стал сразу ей рассказывать о судьбе ее сына? Раньше или позже – от этого ничего не поменялось. У нее не просто нет больше ребенка – его никогда и не было.
Адвар нынче сделалась разговорчива – находилась в благодушном настроении. Нынче колдуну удалось выменять у проходящих караванщиков пару туник и теплых плащей для спутниц и немного сластей. Накато от своей доли отказалась, так что ее товарка получила обе порции.
Через горы они шагали пятый день. Башня колдунов вчера к вечеру пропала из виду – до того ее можно было разглядеть в просветах между горами, на далеком юге.
Шутка ли – такая громадина! Гигантский столб от земли до самого неба виднелся издали, в темноте светился желтым светом. Собирающиеся вокруг его вершины облака испускали в ночи холодное желтоватое сияние. Три с лишним дня башня маячила вдалеке, уменьшаясь и отдаляясь, но не исчезая окончательно.
И вот – полтора дня, как она пропала из виду.
Даже с их нынешней стоянки не разглядеть. Видать, далеко зашли – и вершины заслонили полуостров и невероятное строение на его оконечности. Не видать даже с возвышенности, на которой Амади устроил лагерь для ночевки.
Над площадкой, окруженной густым кустарником с двух сторон, шелестел ветер. Чтобы костер не гас, развели его в выкопанном углублении.
Над котелком привычно поднимался пар. Терпкий запах заполнял всю стоянку. Накато глядела на пляшущие языки пламени – это помогало отвлечься от мыслей.
Рыжие сполохи плясали, перетекая один в другой. Запах настоя нынче какой-то непривычный. Что за новую траву заварил колдун?
Адвар, к слову, умяла обе порции сластей, не дождавшись горячего напитка. Странная она. Так невтерпеж было? Да неважно.
- Думаешь, это поможет, мастер? – снова она.
- Не бывало еще случая, чтобы не помогало, - колдун усмехнулся. – Верное средство! Сколько я повидал таких вот, с разбитым сердцем. Потерянных, не знающих, куда идти дальше. Для чего жить. Ничего, все находили новые причины и цели.
Адвар хмыкнула. Разговор на этом замер. Наконец-то! Можно глядеть в пламя, и голоса спутников не выдергивают из бездумного полузабытья.
Амади снял с огня котелок, но не разлил по мискам, а поставил в ворох приготовленной соломы, укутал тканью. Накато подбросила еще охапку хвороста в костер, и тот запылал с новой силой, заплясал языками, норовя вырваться из углубления. Ветер рвал сполохи, гасил их над ямой, служившей огню укрытием. Накато на мгновение показалось, что огонь хочет выбраться со своего места и убежать куда подальше. Совсем, как она сама недавно.
Но любые попытки огня обречены на провал. Он привязан к этой яме, потому что лишь в ней есть пища для него.
Ему не убежать, как ни рвись. Так же, как и все ее попытки вырваться оказались обречены на поражение.
Языки пламени поплыли, начали двоиться. Накато коснулась бездумно щеки пальцами – та оказалась мокрой. Слезы. В последние дни они то и дело появлялись сами собой. И ничего поделать с ними она не могла – да и зачем? Адвар досадливо вздохнула, принялась укладываться.
Колдун потянулся-таки к котелку, налил в миску. Адвар и ухом не повела – видать, отвара ей не хотелось.
- Держи, - Амади протянул миску Накато, и она взяла по привычке.
Пила понемногу. Лишь отставив миску, заметила, что он тоже пить не стал. Чем это они ее напоить решили? Вялое недоумение всколыхнулось и погасло. Да пусть делают, что хотят! Ей безразлично. Хоть отравят.
Вторую миску выпила, не поморщившись. Запах настоя был приятным, свежим и пряным. Если это отрава – то пить ее Накато нравилось. На миг на душе потеплело.
Она и забыла, каково это – наслаждаться вкусом горячего напитка. Последние дни прошли в смутном мареве. Боль улеглась, но на душе лежала тяжесть, клонившая к земле, как камень, привязанный к спине. Переставляла ноги, не видя ничего вокруг. Вкуса еды не ощущала, сон напоминал провал в черноту без чувств и сновидений. Живописные тропы среди гор и склоны казались однообразно бесцветными, а дуновение ветерка на лице не вызывало отклика в сердце.