А Накато неожиданно отчетливо вспомнила: Адвар укладывается, и Амади тоже не торопится налить себе отвара. Она выпила две миски. Третью не допила – сморил сон.
А ночью она видела, как костер отрывается от земли и взмывает в воздух. Свободный, как птица. Не привязанный более ни к яме, где его развели, ни к пище, подаваемой людьми.
- Так это он травой меня напоил? – переспросила она.
- А ты и не догадалась?
- Не думала об этом, - отозвалась сдержанно и смолкла.
Накато так и ждала, что товарка снова примется вопить – мол, от тупой степнячки иного и не ожидалось. Но та молчала. Лишь покачала головой.
- Я не хотела злорадствовать, - сообщила Адвар после некоторого молчания. – Я не знала о судьбе твоего сына и сожалею. Я знаю, что тебе уже все равно, - прибавила она.
Накато кивнула. Что тут скажешь? Ей безразлично. Адвар, кажется, хотела сказать, что не считает ее врагом. Пусть так.
Потеря сына перестала терзать ее после травы колдуна. И за это, пожалуй, стоило быть ему благодарной. Он бы навряд ли позволил ей кинуться со скалы и погибнуть, а жить с такой тяжестью на сердце – невыносимо. Лучше не чувствовать. Совсем ничего. И не вспоминать. Память осталась, конечно – но отстраненная, будто все произошло не с ней.
Удивительно было вспоминать, как много декад подряд в душе горел настоящий огонь – стремление вернуть сына любой ценой. Кажется, огонь этот наконец прогорел, оставив после себя холодное кострище.
Накато скинула порезанные полоски мяса в кипящую над костром воду.
Страсти в душе отгорели, ничто больше не гнало ее вперед, не заставляло преследовать настоящего или мнимого врага. Можно спокойно глядеть в огонь, дожидаясь, когда сварится похлебка. Можно смотреть на звезды в кристально-чистом ночном небе, напевать себе под нос мелодию и не спешить никуда.
Ее охота, начатая много декад назад, закончилась.