— Суп! Вкусный суп! — выкрикнул какой-то человек, и я тут же поднял руку.
— Давай сюда!
За один медный тарск он налил мне полную чашку ароматного супа.
— На кого будешь ставить? — спросил я.
— На Скорма из Ара.
Я кивнул. Все ставят на Скорма. И я считаю, что он победит. Обидно поставить золотой тарн и выиграть серебряный тарск.
По обеим сторонам амфитеатра возвышались золотые шатры. Один из них принадлежал Скорму из Ара, второй — Сентию из Коса.
— Уже известно, кто играет желтыми? — спросил я.
— Нет.
Как правило, большая часть пари заключается после того, как игроки вытянут жребий, кто играет желтыми и ходит первым. На этот раз, похоже, дожидаться формальностей не стали. Если желтые достанутся Сентию, ставки на Скорма могут слегка понизиться. Если играть желтыми выпадет Скорму, они вырастут неимоверно.
Впереди меня стоял житель Коса.
— На кого ставишь? — спросил его я.
— На Сентия, — вызывающе произнес он.
Я улыбнулся. Посмотрим, сколько продлится твой патриотизм. Скорее всего, от него не останется и следа, когда подойдет очередь делать ставки. Право первого хода обычно разыгрывается очень просто: один игрок зажимает в руке копьеносца, а второй угадывает, в какой руке фигура. На этот раз, однако, решили сделать по-другому. Желтого и красного копьеносцев бросят в накрытый малиновой салфеткой шлем. Скорм и Сентий одновременно опустят в него руки и вытащат по фигурке.
До стола оставалось шагов двадцать.
— Смотрите! — воскликнул кто-то.
От золотых шатров по направлению к амфитеатру одновременно двинулись две группы. Где-то посередине шествовали Скорм и Сентий. Старейшина касты игроков вместе с помощниками ожидал их на каменных ступенях амфитеатра.
Похоже, они определятся раньше, чем до меня дойдет очередь. Если Скорму выпадет играть желтыми, я не выиграю ничего, сколько бы ни поставил.
— Серебряный тарск на Скорма из Ара, — произнес житель Коса, до которого дошла очередь.
До стола оставалось несколько человек.
— Четырнадцать против одного за чемпиона Ара, — объявил условия пари устроитель сделок.
— Ставлю тысячу четыреста золотых тарное на чемпиона Ара, — произнес я.
— Ты что, спятил? — вырвалось у чиновника. — Откуда ты?
— Меня зовут Боск из Порт-Кара, — ответил я.
— Принято! — выкрикнул он и протянул мне бумагу.
— Смотрите! Смотрите! — закричали вокруг.
Над амфитеатром развернулся штандарт города Ара. Желтыми выпало играть Скорму. Поднялся неимоверный шум. Жители Ара обнимались и поздравляли друг друга. На несколько секунд штандарт передали в руки Скорма. Он потряс им перед толпой, потом вручил распорядителю игры и пропал из виду.
— Следующий! — выкрикнул устроитель сделок и объявил новые условия: — Тридцать шесть против одного за чемпиона Ара!
Кто-то застонал.
Я улыбнулся и отошел в сторону. Конечно, условия могли быть и получше. Хорошо, что я успел поставить до того, как ставки против бедного Сентия удвоились. Как-никак, а сто золотых тарное я сегодня заработаю. Неплохо.
Я решил пройтись вдоль деревянных помостов. Может, куплю себе на ночь девочку, а утром продам.
Над огромным павильоном для торговли рабынями колыхался голубой шелковый купол.
Издалека донесся запах верра. Воздух был чист и прозрачен.
Внутри павильона, как всегда, царила суета. Длинные деревянные подмостки тянулись, насколько хватал глаз. За день их было не обойти. Я медленно побрел вдоль невысокого помоста, читая написанные мелким шрифтом вывески: «Девушки Сорба из Турии» или «Рабыни принадлежат Теналиону из Ара».
Закованная в цепи невольница протянула руки и взмолилась:
— Купи меня, господин!
Я прошел мимо. Две рабыни стояли спиной друг к другу, руки их были скованы. Большинство невольниц стояли на коленях или сидели на помостах. Одна девушка высоко запрокинула голову, врач осматривал ее зубы. На другой платформе осуществлялась кормежка: раб притащил огромный котел с водянистым супом. Девушки поочередно опускали в него пригоршни, после чего долго облизывали пальцы и вытирали руки о тело.
Основные торги начинались вечером в павильоне, после захода солнца, хотя многие предпочитали покупать рабынь прямо с платформ. Всех рабынь продать никогда не удается. По окончании ярмарки всегда остается несколько сотен невостребованных девушек. Их забирают по оптовой цене крупные рабовладельцы и развозят по мелким рынкам, где продают со своей накруткой.
— Как ты считаешь, встану я перед тобой на колени? — спросила меня озорная рабыня, весело подмигнула и впилась зубами в плод лармы. В следующую секунду она увидела мои глаза, побледнела как смерть и бросилась ниц.
— Прости меня, господин!
Невольницу била крупная дрожь. Кажется, до нее дошло, как близко она оказалась к смерти. Ларма откатилась к краю помоста.
Я пошел дальше. Какой-то мужчина ощупывал ноги хорошенькой рабыни, прикидывая, стоит ли она запрошенных денег.
— Где новые рабыни? — спросил кто-то.
— На западных платформах, — ответил голос.
Поскольку делать мне все равно было нечего, я пошел в сторону западных платформ.
Как только девушка окончательно и бесповоротно осознает, что стала рабыней, с ней происходят фантастические перемены. В ней высвобождается дикая сексуальность. Ее перестает волновать мнение свободных женщин, которые в глубине души всегда завидуют раскрепощенным и независимым рабыням. Она понимает, что теперь у нее нет выбора, она стала тем, кем должна была стать, она — рабыня. В глубине души каждая женщина мечтает кому-либо подчиняться, для рабыни подчинение составляет суть и смысл ее существования.
Между тем жизнь рабыни полна своих трудностей, и временами ее никак нельзя назвать легкой и приятной.
Рабство есть рабство. Желания рабыни никого не волнуют.
Ее могут в любую минуту продать и перепродать.
Ее могут высечь плетьми, подвергнуть пытке и даже убить по первой прихоти господина.
Она никогда не знает, кому достанется.
Ей постоянно приходится лезть из кожи вон, чтобы угодить человеку, который ни во что ее не ставит.
Величие рабыни состоит в том, что она рабыня. В этом же заключается ее несчастье и трагедия.
Как бы то ни было, цепи женщине всегда к лицу.
Я посмотрел на невольниц. Сразу видно, на кого ошейник надели совсем недавно. Новенькие ведут себя неуверенно, двигаются неуклюже и неженственно. Рядом стояли неразгруженные фургоны, запряженные тягловыми тарларионами. Как правило, для перевозки рабынь используют обычный транспортный фургон с двумя параллельными шестами, к которым девушек приковывают за лодыжки.
Я уже собирался покинуть западные платформы, когда внимание мое привлекла четверка скованных между собой хорошеньких невольниц. Трое были темноволосы, одна оказалась блондинкой. Рабынь еще не успели переодеть. На беленькой красовались обтрепанные по краям выцветшие джинсовые шорты. Синяя рубашка была завязана узлом на загорелом животе. На второй девушке были обтягивающие брючки и свитер. Свитер порвался, из дыры соблазнительно выглядывали груди. Перехватив мой взгляд, землянка стыдливо попыталась спрятать их за остатками материи. Я рассмеялся. Дурешка еще не поняла, куда она попала. На Горе такие штучки не проходят.
Между тем у всех четверых в ушах висели сережки. Удивительно, что на Земле, где женщины всеми силами пытаются обмануть природу, до сих пор сохранился этот обычай. Меня глубоко тронула эта маленькая деталь: все-таки им не удалось до конца вытравить здоровые инстинкты.
— Я требую, чтобы со мной поговорили, — неожиданно произнесла девушка в разорванном свитере, обращаясь к проходившему мимо человеку. Тот изумленно уставился на обнаглевшую рабыню.
— Немедленно пришлите сюда говорящего по-английски человека! — громко повторила она.
— Прикуси язык! — ответил мужчина и коротко, без замаха треснул ее в зубы.
— Он ударил меня! — запричитала землянка, вытирая кровь с разбитых губ.