Когда он отламывал голубиный задок, явилась первая пара. Эти еще ничего не обещали и ничего не дарили, кроме скрытой силы и броской красоты. Даже не заботясь о том, что двух ему мало (двух таких мало), они жадно собрали вокруг все самое ценное, что у него было, быстро перебрали это и разбросали с криком: «Какая гадость!» Раньше это пугало Пеире и повергало его в бездны и в пучины. Потом заставляло его тревожно вглядываться в небеса, как тех, кому во всем и на всем видится крест, хотя бы андреевский или Т-образный, установленный возле голубятни, заляпанный голубиным пометом. Став еще старше, певец понял, что это значит.
Третий день Пеире отводил себе на прогулку с князем Блаи. Певцы, серьезно занятые составлением песен, обыкновенно оставляли себе это время на отделку. Они и не подозревали, насколько серьезен бывает Пеире, слушая легкую болтовню князя. Читателю, впрочем, он бы этого не посоветовал.
– Где едят голубей, там оскорбляют Святого Духа и Отца Утешителя, – сказал князь Блаи. Он приходил к Пеире после завтрака осведомиться, как обстоят дела с песней.
– Есть люди, которым во всем и на всем видится крест, – отвечал Пеире, облизывая пальцы от клейкого голубиного сока и принимаясь за грушу.
– А эти оскорбляют еще и Сына. Господь стыдлив, так ради чего он станет напоминать о том, что сказал этому бедняге на Патмосе? Другое дело мой Пистолетик, вот уж кому не занимать бесстыдства уподоблений. Вчерашним днем я остановился в роще, чтобы справить малую нужду, а сам все старался сбить гусеницу, которая проедала в листе дырку. «Что вы делаете, мой господин! – закричал Пистолетик. – Сейчас же остановитесь!» – «А что тут такого?» – спросил я и все-таки достал эту зеленую, мохнатую, хотя она сидела довольно высоко, и сбил ее. Тогда мой Пистолетик благоговейно подобрал ее, посадил на листочек и говорит: «Разве вы не видите, она проедает крест». На самом деле гусеница не может проесть креста. Это ей запрещено.
Пеире достал грушу, совсем немного вкусного оставалось еще между волокнами ее черенка.
– А знаете, князь, как мы, я и моя сестра, называли груши, когда нам было – ей восемь, мне шесть? Крысами. – Пеире показал князю несъедобную часть черенка, и тот содрогнулся от омерзения.
– Вот вы сегодня какой, Пеире, а я-то думал, что ваша песня уже закончена, и вы освободили третий день для прогулки в моем обществе.
– Песня да, как будто закончена, – сказал Пеире. И тут явилось еще несколько пар. Он и при появлении первой не мог отделаться от мысли, что теперь проиграет. Не здесь, не в другом замке.
Так, если другой замок отличает красоту от Бога от красоты вообще (на взгляд Пеире, например, князь Блаи, отвергнутый гордыней ангелов, так как не может быть им уподоблен, рябой, курносый и коротконогий, обладает несомненной привлекательностью, и это не мешает Пеире увидеть ангелоподобную красоту Арнавта без того, чтобы устраивать на него галантную охоту, как сеньор другого замка, ибо Арнавт, бедняжка, рассказывал, что в погоне за ним участвовали слуги, одетые борзыми, они сопровождали его громким лаем, а настигнув, кланялись ему и отступали, оставляя некую высокую честь сеньору другого замка)… Так вот, если предположить, что другой замок отличает красоту от Бога от красоты вообще, скажем, красоту корявой ели, князя Блаи, темного стиля или цветка, который в народе называют замочком святого Тула, и других невзрачных цветов, не роз, не лилий, но темный стиль Пеире и дурацкая болтовня князя Блаи отличают красоту от Бога, то есть, говорят о красоте, ему не приличной. Вот перед правдой этого разговора новая песня Пеире уже проиграла, хотя она будет исполнена и победит в других замках. Но кто вяжет узлы этой правды, Пеире не знал. Кто держит ее тонкие, трудноуловимые нити, Пеире не видел. И кто по временам проговаривается о ней так, что другой уже не нужно, – этого Пеире спрашивал, но тот не отзывается.
– Песня закончена, князь, оседлайте для меня лошадку порезвее. – Огрызком одеревеневшего черенка Пеире проверил, не осталось ли у него в зубах немного голубятины.
Одним чудесным утром семидесятилетняя Элеонора будет в саду, ради собравшихся дам, вспоминать то состязание. От него сохранилось много песен, и все хорошие. В сливах будут гудеть пчелы. Одной из молодых дам за воротник попадет муравей. И вот, когда его достанут, не повредив ему ни одной лапки, эта дама спросит Элеонору:
– Кто же тогда победил?
– Он и победил, – ответит Элеонора. – Арнавта, Башмачка, Бельчонка, князя Блаи. – В голове семидесятилетней Элеоноры все путалось. – И еще он победил молодого себя…
– Да кто же, кто же победил? – с детской напевностью нетерпения спрашивали молодые дамы.
– Пистолетик, – отвечала Элеонора.
К счастью, те, кто еще не жил, станут понемногу появляться на свет, ошеломляя родителей своей памятью. И вот, один из них выйдет из чрева матери, зажимая в кулачке молочный зуб лошади. Другой – коробочку мака, это будет девочка.
Утро уже разогнало дымку над холмами под замком, проступила прозрачная роща, куда они свернут, и пронесшийся шмель напугает нервную лошадку князя Блаи. Пеире решил не отставать. Пистолетик затемно послан к омуту, затаился в роще и найдет их, когда ему подадут знак. Когда Пеире и князь Блаи ехали верхом через поле, князь без умолку болтал, травка еще не блестела на солнце, и холмы превращались в подобие тусклого складчатого сукна. Свежие листья брали багровый оттенок, а с вишен сыпались лепестки. В роще их встретит сумрак.
– Генуэзцы высадили меня и тут же отчалили, едва я расплатился… – Князь рассказывал о путешествии на остров Жебанды, хотя Пеире об этом и не просил.
Никого не интересовало, с каким кораблем он вернется домой. Это и самого беспечного князя Блаи не интересовало. С ним был Пистолетик, Пистолетик не уставал ныть, когда ему позволялось, а князь Блаи не протестовал, забавляясь его нытьем, и все у них выходило даже по-домашнему, пока не начались настоящие приключения. Прежде всего, он заметил, как много у него под ногами камней с надписью. Стиль письма разный, язык тоже. Из них, по крайней мере, на пяти, князь сумел прочесть: «Это не Авалон». Слова навели его на мысль, что в острове Жебанды часто ошибаются. Пеире же про себя отметил, что князь Блаи рассказывает ему какой-то роман, которому не хватает рифм, и улыбнулся своим…