— А разве она подала тебе какие-нибудь надежды?
— В том-то и дело, что нет. Не знаю, право, как все это выходит. Я, видишь ли, недурен, и в этом уверяет меня каждый ручей, освещаемый солнечным лучом, а между тем я никак не мог от нее добиться ни обещания, ни даже ласковой улыбки, хотя иной раз она без умолку хохотала по целым часам. Ну, да что тут толковать? Если Юдифь Гуттер осмелилась выйти замуж — быть ей премилой вдовушкой на двадцатом году своей жизни.
— Неужели, Гарри, ты решишься погубить человека единственно за то, что его предпочли тебе?
— Почему же нет? Если враг загородил мне дорогу, я имею право раздавить его, как мне угодно. Всмотрись в меня хорошенько: разве я похож на человека, способного подставить свою шею какому-нибудь вкрадчивому торгашу, который задумает перебить у меня красавицу? Нет, слуга покорный, это было бы из рук вон! Притом, за отсутствием законов, мы сами поневоле и судьи, и палачи. Пусть, пожалуй, отыщут в лесу мертвое тело. Кому охота итти в колонию с доносом на убийцу?
— Мне, например. Ведь я же буду знать, что ты намеревался спровадить мужа Юдифи?
— Как? Ты осмелишься донести на Скорого Гэрри, ты, низкая тварь, получеловек, полуобезьяна?
— Я готов сказать правду о всяком человеке, кто бы и где бы он ни был.
С минуту Генрих Марч смотрел на своего товарища с безмолвным изумлением. Потом, схватив его обеими руками за плечи, начал трясти охотника с такой ужасною силой, как-будто хотел уничтожить его. Зверобой не оробел, и ни одна черта его спокойного и ясного лица не дрогнула. Напротив, он проговорил твердым и решительным голосом:
— Можешь трясти гору сколько угодно, если хватит сил; но тебе, кроме правды, ничего не вытрясти из меня, Генрих Марч. Очень вероятно, что Юдифь еще не замужем, но если, сверх ожидания, есть у нее муж, я воспользуюсь первым же случаем, чтобы передать ему наш разговор.
Взглянув на своего товарища еще с большим изумлением, Скорый Гэрри произнес:
— Я думал, что мы приятели; теперь вижу, что жестоко ошибался. Это мой последний секрет, залетевший в твое ухо. Знай это, Зверобой!
— Очень рад. Не хочу слышать секретов, если под ними скрывается преступление. Если мы легко можем избежать преследования законов, — это не оправдание.
— Какой же ты после этого свободный лесной охотник, гроза и смерть лютых зверей? Лучше бы тебе удалиться к моравским братьям [9] и копать гряды подле своего дома.
— Я уверен, Гэрри, что в моих поступках и словах ты всегда найдешь только прямоту и откровенность. В твоей безрассудной запальчивости я вижу лишь доказательство того, как мало тебе приходилось жить среди краснокожих. Юдифь Гуттер, без сомнения, еще не вышла замуж, а язык твой, очевидно, в разладе с твоим сердцем. Бросим толковать об этом, и вот тебе моя рука.
Гэрри, казалось, был изумлен как нельзя больше. Принимая мало-помалу веселый и беззаботный вид, он расхохотался до того, что слезы выступили у него на глазах. Потом он взял протянутую руку, и их дружба снова была восстановлена.
— Твоя правда, Зверобой, безрассудно нам ссориться из-за того, что пока остается в пределах догадок. Ведь мы не горожане, чорт побери, а вольные люди свободных лесов. В городах совсем другое дело; там иной раз дерутся из-за мыслей.
— Слыхал об этом и я, Генрих Марч. Во всяком случае, мне гораздо приятнее видеть бедную Гэтти, чем эту ветренную красавицу Юдифь.
— Послушай, Зверобой, ты знаешь вообще, что такое охотники, трапперы и бродяги — продавцы кож. И все же я убежден, что во всей этой стране не найдется человека, который бы нанес какое-нибудь оскорбление Гэтти Гуттер.
— Мне очень приятно, Гэрри, что ты отдаешь справедливость делаварам и другим союзным племенам. Краснокожий, действительно, всегда готов принять под свое особое покровительство слабое, лишенное умственных способностей существо… Но уже солнце идет к западу. Не пора ли нам продолжать путь, чтобы поскорее увидеть этих сестер?
Товарищи собрали остатки обеда, вскинули котомки на свои плечи и, оставив поляну, снова углубились в тень густых деревьев.
Глава II
Отыскав поляну и ручей, Скорый Гэрри уже отлично различал далее дорогу и вел своего товарища с уверенностью человека, привыкшего к этим местам. Лес, разумеется, здесь, как и везде, был очень густой, но его не загромождали груды хвороста, и по ровной почве его можно было итти ускоренным шагом. Когда они прошли около мили, Марч остановился и начал с озабоченным видом рассматривать окружающие предметы. Его интересовали даже пни свалившихся деревьев.
— Кажется, мы пришли, куда надо, — заметил он. — Вот бук, здесь дуб, а немного подальше — три сосны и береза с надломленной вершиной. Но все же я не вижу ни утеса, ни сломанных ветвей, о которых говорил тебе.