Куда же денешься? И завтрак я съел, и жевал старательно. Зато потом летел к Генке пулей! Столкнулся с ним нос к носу у них во дворе.
- Написал поэму?!
- Нет.
- Почему-у-у?
- Потому, что кончается на «у», - огрызнулся Генка.
И только тут я заметил: Генка был злой-презлой! Таким сердитым я его ещё никогда не видал. От этого и сам я тоже расстроился, вся моя радость пропала.
- Как же так, - говорю, - писал, писал, а не написал…
- Вот так и не написал, - буркнул неохотно мрачный Генка.
Он шёл по тропинке впереди меня. Я поравнялся с ним и с обидой говорю ему:
- Эх, а ещё другом называешься! Сказать не хочешь…
Генка остановился и сердито посмотрел на меня:
- Ну чего ты пристал ко мне как банный лист? «Почему, почему»… За уши меня отодрали, вот почему!
- Отец с матерью? - спросил я сочувствующе.
- Меня отец с матерью пальцем никогда не трогают.
- Тогда скажи толком кто?
- «Кто, кто»… - опять озлился Генка и двинулся по тропинке дальше.
Тут уж и меня зло взяло: чего он так задаётся?
- Ну и не говори, не надо! Нужен мне твой секрет! Обойдусь и без тебя и без твоих дурацких секретов!
Я ещё ни разу так с Генкой не разговаривал. Он остановился и удивлённо вытаращил на меня глаза, будто я с луны свалился. А я ещё больше разозлился.
- Надо было тебе сильнее надрать уши, чтобы нос не задирал! - кричал я. - Совсем оторвать их, чтобы ты на веки веков корноухим остался!
Генка даже остолбенел от такой неслыханной моей дерзости. Я хотел пройти мимо него, но тут он пришёл в себя и схватил меня за руку - наверно, решил отколошматить. Я рванулся, да только не вырвался. Генка был сильным и удержал меня. Он троих таких удержит.
- Подожди, ты, петух голландский… Так и быть, скажу тебе как другу… - Он отпустил мою руку и понизил голос: - Меня отодрали за уши Маяковский с Пушкиным…
Я отшатнулся от Генки: ясное дело - он переутомился над поэмой и рехнулся. Когда я готовлю уроки, за мной мама или дедушка следят и не дают мне сильно переутомляться, а за Генкой никто не следил в бане-то, вот он и перестарался. Злость моя сразу пропала. Теперь мне уже стало жалко Генку, и я говорю ему:
- Гена, давай зайдём с тобой к доктору.
Он усмехнулся:
- Ты что, думаешь, я совсем с ума спятил?
- Ну, не совсем, а немного…
- Это ты уж ходи к докторам, а мне они не нужны.
Я начал ему доказывать:
- Ген, ну ты сам подумай: как же Пушкин с Маяковским могли тебя таскать за уши, если они давно умерли?
- Так вот и смогли… Писал я, писал свою поэму, дошёл до грозы:
- Но ведь замечательно получилось! - говорю ему. - «Только мне это не страшно, и в кино я удеру!»
- Нам с тобой замечательно, а для знающих людей - дребедень, ерунда на постном масле! Слушал я вчера вечером по радио литературную передачу для школьников, а в ней как раз настоящий поэт разбирал стихи ребят: какие подходящие, какие никудышные… Один ученик в письме выхвалялся, что его стихи Маяковский или сам Пушкин похвалил бы! Но поэт, который вёл передачу, раскритиковал его стихи. Слушал я и готов был сквозь землю провалиться! У меня уши горели так, будто их Пушкин с Маяковским надрали мне!…
- Но ведь поэт ругал того мальчишку, а не тебя, - говорю ему. - Почему же тебе-то жарко стало?
- Потому что мои стихи точь-в-точь такие же, как у него!
У меня:
У него:
У меня:
У него:
Белиберда! - в сердцах махнул рукой Генка.
- Так это тебя по радио за уши-то отодрали? - обрадовался я.
- А ты что думал?
- Я думал, что помешался от переутомления, когда целый день писал поэму в своём рабочем кабинете.
Генка только поморщился с досады. Потом со злостью сказал мне:
- Я думал, что у меня талант проявился, а это ещё не талант, а вовсе…- Он строго посмотрел на меня: - Смотри про мои стихи ни гугу! - И показал мне кулак. - Молчок! Понял?
Я ударил себя в грудь ладонью и сказал:
- Могила!
Такую клятву давать я у Генки научился. Она означает: «Никогда никому ни за что на свете не скажу!»
Про свой сон я не стал ему ничего говорить. Зачем зря человека расстраивать?