Вдруг Соколовский легонько толкнул меня локтем в бок и кивнул головой вперёд. Перед нами была огромная трещина. Мы уже не раз с разбегу перескакивали такие трещины, а если трещина оказывалась слишком широкой, перелетали через неё. Вероятно, Соколовский предупредил меня перед прыжком, чтобы я не свалился. Я вопросительно посмотрел на него. Геолог прислонил свой скафандр к моему и сказал:
- Смотрите, наш профессор…
Я взглянул и увидел Тюрина, только что выскочившего из теневой полосы. Он бежал, размахивая руками, вдоль длинной трещины навстречу нам. Перепрыгнуть через трещину он не мог.
- Боится, что мы опередим его и первыми станем в центре цирка, - сказал геолог. - Придётся остановиться.
Едва ракета стала, Тюрин с разбегу вскочил на верхнюю площадку. Луна решительно омолодила его.
Впрочем, я несколько преувеличиваю. Тюрин привалился ко мне всем телом, и видно было, как его одежда судорожно приподнималась на груди. Старик устал чрезвычайно.
Соколовский перед трещиной «нажал на педали». Произошёл взрыв - ракета рванулась вперёд и вверх. В то же время у меня перед глазами мелькнули ноги Тюрина. Утомление сказалось: он не успел крепко ухватиться за поручни и был сброшен. Я увидел, как его тело, описав дугу, начало падать. Он падал медленно, но со значительной высоты. У меня замерло сердце. Убился профессор!…
А мы уже летели над широкой трещиной. Вдруг Соколовский круто повернул ракету назад, отчего я сам едва не сорвался, и мы быстро спустились на поверхность Луны невдалеке от Тюрина. Тюрин лежал неподвижно. Соколовский, как человек опытный, прежде всего осмотрел его одежду - нет ли разрывов. Малейшая дыра могла быть смертельна: мировой холод моментально превратил бы тело профессора в кусок льда. К счастью, одежда была цела, только испачкана чёрной пылью и немного поцарапана. Тюрин поднял руку, шевельнул ногой… Жив! Неожиданно он поднялся на ноги и самостоятельно направился к ракете. Я был поражён. Только на Луне можно падать так благополучно. Взобравшись на своё место, Тюрин молча показал рукою вперёд. Я заглянул в стекло его скафандра. Он улыбался!
Через несколько минут мы были на месте. Профессор первым торжественно сошёл с ракеты. Он совершал обряд. Он священнодействовал. Эта картина навсегда врезалась в мою память. Чёрное небо, испещрённое звёздами. Синеватое Солнце. С одной стороны ослепительно яркие горы, с другой - «висящие в пустоте» раскалённые добела горные вершины. Широкая долина цирка, почти до половины покрытая тенью с зубчатым краем; на усыпанной пеплом и пылью каменистой почве - уходящие вдаль следы колёс нашей машины. Эти следы на лунной поверхности производили особенно сильное впечатление. У самого края тени мерно шагает фигура, похожая на водолаза, оставляя за собой следы - следы ног человека! Но вот эта фигура останавливается. Смотрит на кратеры, на нас, на небо. Собирает камни и складывает небольшую пирамиду. Затем наклоняется и чертит пальцем на пепле:
Эта надпись, сделанная на лёгком пепле пальцем руки, крепче рунических надписей на земных скалах: дожди не смоют её, ветры не занесут пылью. Надпись сохранится на миллионы лет, если только случайный метеорит не упадёт на это место.
Тюрин удовлетворён. Мы вновь усаживаемся в наш экипаж и летим на север. Солнце понемногу поднимается над горизонтом и освещает отдельные утёсы гор, лежащих на востоке. Однако как медленно катится оно по небу!
Снова прыжок над трещиной. На этот раз Тюрин предупреждён. Он цеплялся руками за железные поручни. Я гляжу вниз. Ужасная трещина! Едва ли такие существуют на Земле. Дна не видно - черно. А в ширину она несколько километров. Бедная старушка Луна! Какие глубокие морщины на твоём лице!…
- Альфонс… Птолемей… Мы уже видали их, подлетая к Луне, - говорит Тюрин.
Вдали я вижу вершину кратера.
Тюрин прижимает свой скафандр к моему - иначе мы не можем разговаривать - и сообщает.
- Вот он!… Коперник! Один из самых больших кратеров Луны. Его диаметр больше восьмидесяти пяти километров. Самый же большой кратер на Земле - на острове Цейлоне - имеет менее семидесяти километров ширины.
- В кратер. В самый кратер! - командует Тюрин.