— Да уж конечно. Хозяин-то у нас в грамоте не силен. Надо же было додуматься до такого: «Просим прощения за доставленное беспокойство. Совсем утомили вас своими заказами»! Повежливей нужно было, повежливей! Ну, например, «соблаговолите принять наши нижайшие извинения…»
— А, да не все ли равно, как писать! Нам-то что, даже косточек обглодать не дадут.
— Так-то так, но если эти олухи заартачатся, хозяин с нас три шкуры спустит!
— Надо их сюда заманить. Давай-ка позовем! Эй, господа хорошие, что вы там мешкаете! Пожалуйте к нам, поживей! Идите сюда. Скорее! У нас тут уже и тарелочки до блеска намыты. И салатик посолен и приготовлен. Осталось только вас уложить и листиками украсить. Так что давайте уж, пошевеливайтесь!
— А может, вам салат не по душе? Ну, тогда мы вас, можем поджарить. Ну же, входите сюда!
От страха лица охотников так сморщились, что стали похожи на смятые листы бумаги. Посмотрели они друг на друга — и только молча заплакали, дрожа, как осиновые листочки.
За дверью издевательски засмеялись.
— Да живее, живее! Слезами горю не поможешь, только сливки с лица смоете. Зачем тогда было стараться? Да шевелитесь вы!
— Слышали, что вам говорят? Хозяин уже и салфеточку повязал, и ножик в руки взял, сидит, облизывается. Вас поджидает…
Охотники так обливались слезами, что уж и лужа на полу натекла.
Но тут послышался громкий лай, и две похожих на белых медведей собаки вышибли двери и ворвались в комнату. Два глаза в замочных скважинах тотчас пропали. Собаки метались по комнате, обнюхивая углы. Потом, дико взвыв, бросились на закрытую дверь. Она распахнулась — и собаки исчезли во мраке, словно комната их поглотила.
Потом из кромешной тьмы донесся истошный кошачий вопль и рассерженное шипение. Что-то громко зашуршало.
Тут стены комнаты истаяли, словно дымка, — и охотники оказались посреди чистого поля, по пояс в траве. От озноба зуб на зуб не попадал. Посмотрели вокруг — и видят: куртки и кепки болтаются на сучках, галстучные заколки и кошельки валяются на земле, в корнях под деревьями. Тут снова завыл ветер, зашелестела трава, зашуршала листва на деревьях, заскрипели ветви… Прибежали запыхавшиеся собаки, засопели и свесили языки.
— Эй-эй! Хозяева! Господа! — послышался крик за спиной.
— Сюда! Сюда! Мы здесь, скорее! — обрадовано возопили охотники.
Раздвигая стебли мисканта, к ним бежал проводник-егерь в соломенной шляпе.
Спасены!
Охотники подкрепились клецками, принесенными егерем, купили на постоялом дворе фазанов и вернулись домой, в Токио.
Но лица у них так и остались сморщенными, как мятый лист бумаги. И никакие горячие ванны не помогли.
ЖЕЛУДИ И ГОРНЫЙ КОТ
Как-то в субботу вечером Итиро получил весьма странную открытку. Она гласила:
Глубокоуважаемый господин Итиро Канэта!
Буду счастлив, ежели Вы пребываете в добром здравии.
Соблаговолите пожаловать завтра на весьма скучное судебное разбирательство, не почтите за труд. Прошу не иметь при себе никакого летательного и стрелятельного оружия.
С нижайшим почтением,
Горный кот.
19 сентября
Вот такое пришло послание. Иероглифы все кривые-косые, а тушь так и липнет к пальцам… Но Итиро так обрадовался, что аж запрыгал. Запрятал открытку в ранец и пошел скакать по всему дому.
И даже когда, наконец, улегся в постель, ему все чудилась хитрющая морда Горного кота, и в голову лезли мысли о предстоящем судебном разбирательстве, «весьма скучном», как писал Кот. Так и проворочался Итиро почти до утра, сна ни в одном глазу не было.
Проснулся он, когда уже совсем рассвело. Выглянул из дома — и видит: под синим-пресиним небом поднимаются кверху горы, такие новехонькие, будто выросли только сегодня. Итиро на скорую руку позавтракал и зашагал по петлявшей вдоль речки узкой тропинке вверх по течению.
На пути попалось каштановое дерево. Налетел порыв прозрачного свежего ветра, и с дерева посыпались каштаны. Итиро задрал голову, посмотрел на каштановое дерево и спросил.
— Каштан, а каштан! А не проезжал ли здесь Горный кот?
Каштан помолчал, а потом ответил:
— Горный кот еще рано утром промчался мимо меня в своей повозке на восток.
— На восток, говоришь? Вот и я иду на восток… Чудно это как-то… Ну да ладно, пойду дальше. Спасибо тебе, каштан.
Ничего не ответил каштан, только усыпал своими плодами всю землю вокруг.
Пошел Итиро дальше — и видит: журчит у него на пути водопад Фуэфуки.[4] Струя вытекает из расщелины в белоснежной скале, напевая, как флейта, и, набирая силу, превращается в водопад, с оглушительным ревом низвергаясь в долину.
Подошел Итиро к водопаду и крикнул.
— Эй, Фуэфуки! Не проезжал ли здесь Горный кот?
— Горный кот только что пролетел в своей повозке на запад, — прожурчал водопад.
— Вот чудные дела. На запад… К моему дому, выходит? Ну что ж, и я пойду туда, будь что будет. Спасибо тебе, Фуэфуки.
Водопад снова запел, как флейта.
Идет Итиро дальше и видит. Стоит бук, а под ним целая россыпь каких-то белесых грибов. Наигрывают, словно оркестр, странный марш — да все невпопад.
Итиро сел на корточки и спросил:
— Эй, грибы. Не проезжал ли здесь Горный кот?
А грибы говорят:
— Горный кот еще рано утром пролетел в своей повозке на юг.
Итиро задумался.
— Если на юг, значит, он должен быть во-он в тех горах. Странно. Пройду-ка еще немного вперед, будь что будет. Спасибо, грибы.
А грибки вновь принялись бубнить свой чудной марш, ну прямо оркестр.
Идет Итиро дальше и видит: в ветвях грецкого ореха белка скачет. Поманил он белку рукой и спрашивает:
— Белка, а белка! Не проезжал ли здесь Горный кот?
Белка забралась на самую высокую ветку, прижала лапки к мордочке, посмотрела на Итиро и ответила.
— Горный кот еще засветло промчался в своей повозке на юг.
— На юг, говоришь… Вот дела, второй раз про юг слышу… Пройду-ка еще вперед, будь что будет. Спасибо тебе, белка.
Глядь, а белки и след простыл. Только верхние ветки ореха качаются, да сверкают серебристой изнанкой листья соседнего бука.
Идет Итиро дальше. А тропинка вдоль речки все уже и уже, а потом и вовсе исчезла…
Однако южнее появилась другая тропинка, ведущая к черной пихтовой роще. Пошел Итиро по новой тропинке. Черные колючие лапы одна на другую ложатся, ни кусочка синего неба не видно, а тропинка круто берет в гору. Итиро аж запыхался, покраснел, пот ручьем льет. Вскарабкался на вершину холма, — и вдруг все вокруг прояснилось, даже глаза заломило. Стоит Итиро на красивой поляне, ветер шелестит золотой травой, а со всех сторон вокруг той поляны поднимаются бледно-зеленые пихты — густые-прегустые…
А в самом центре поляны стоит какой-то чудной человечек. Ноги согнуты, в руках кожаный кнут — и только молча на Итиро смотрит: зырк-зырк!
Итиро сделал пару шагов навстречу, а потом испугался и остановился. У этого человека один глаз зрячий, другой сплошь белый, и все время дергается. И одежка чудная, не разберешь — пальто или куртка. Ноги кривые, как у козла, а отпечатки от них — ну точь-в-точь, как лопатка для накладывания риса! Итиро прямо жуть взяла. Но он взял себя в руки и спросил.
— Не знакомы ли вы с Горным котом?
Человечек покосился на Итиро здоровым глазом, скривил губы в усмешке.
— Их сиятельство Горный кот изволит прибыть с минуты на минуту. А вы, стало быть, господин Итиро.
Итиро даже ахнул от удивления и попятился.
— Да, верно, меня зовут Итиро. А откуда вам это известно? — спросил он.
А чудной человечек усмехнулся хитрее прежнего.
— Выходит, открыточку видели?
— Ну, видел. Поэтому и пришел.
— Открытка, конечно, нескладная, — сказал человечек — и совсем загрустил. Итиро стало жалко его.