Вся эскадра выстрелила одновременно: кар, кар, кар, кар.
При артиллерийском залпе один корабль поджал лапу. Это был раненый в недавней битве при Ниданатора ворон, у которого от грохота болел поврежденный нерв. Адмирал, сделав круг в небе, скомандовал: «Рассредоточиться, вольно!», и, оторвавшись от строя, спикировал на ветку криптомерии, где находилось офицерское общежитие. Строй рассыпался, и вороны разлетелись по казармам.
Лишь капитан-лейтенант не полетел в свой барак, а направился на запад, к дереву сайкати.[8]
Небо застилали хмурые тучи, и лишь над горой на западе проглядывал краешек мутного светло-голубого неба, которое словно светилось изнутри. Это взошла блестящая серебряная звезда, которую вороны между собой называли Масирий.[9]
Капитан-лейтенант стрелой спикировал на ветку сайкати. Там уже давно неподвижно сидела птица, явно чем-то встревоженная. То была канонерка с лучшим голосом во всей эскадрилье, невеста капитана.
— Кар-кар, извини, что так поздно. Устала от сегодняшних учений?
— Кар, как долго я тебя ждала. Нет, я совсем не устала.
— Это хорошо. Знаешь, нам скоро придется ненадолго расстаться.
— Но почему? Это ужасно!
— Завтра мне приказано отправиться в погоню за горным вороном.
— Говорят, горный ворон очень силен.
— Да, глаза у него навыкате, клюв острый, вид устрашающий. Однако я легко разделаюсь с ним.
— Правда?
— Да не волнуйся ты. Конечно, война есть война, кто знает, что может случиться… Так что забудь, если что, о наших клятвах, стань невестой другого.
— Я этого не переживу! Ужасно, как все это ужасно. Как мне плохо, кар-кар-кар.
— Не плачь, это недостойно. Смотри, кто-то летит.
Поспешно спикировал старший мичман. Слегка наклонив голову набок, он отдал честь и сказал.
— Кар, капитан, время вечерней поверки. Возвращаемся в строй.
— Вас понял. Мой корабль немедленно возвращается в эскадрилью. Можете вылететь первым.
— Слушаюсь, — сказал мичман и улетел.
— Ну, не плачь. Завтра встретимся в строю. Будь сильной. У тебя тоже поверка, нужно лететь. Давай простимся.
Две птицы крепко прижались друг к другу. Капитан улетел и вскоре вернулся в строй. А ворониха так и осталась сидеть, будто примерзла к ветке.
Наступил вечер.
А затем и глубокая ночь.
Тучи рассеялись, в небе цвета раскаленной стали разлился морозный свет, несколько звездочек сбились вместе и вспыхнули ярким светом. Внизу, на земле, чуть поскрипывало колесо водяной мельницы.
Наконец небо остыло, в нем появилась трещина, и вот уже небо раскололось надвое, а из пролома потянулись длинные страшные руки. Они хватали воронов и тащили их на небо. Но геройская эскадра была в полной боевой готовности. Вороны поспешно натянули узкие штаны и стремительно взвились в небо. Старшие братья не успевали прикрыть младших, возлюбленные то и дело сталкивались друг с другом.
Нет, не так.
Все было совсем не так.
Вышла луна. Голубая ущербная луна двадцатой ночи вся в слезах поднялась над восточными горами. К этому моменту эскадра воронов превратилась в сонное царство.
В лесу было тихо, лишь один молодой матрос, не удержавшись во сне на ветке, едва не свалился, страшно перепугался и спросонья выпалил: «кар».
Один только капитан-лейтенант не смыкал глаз.
— Завтра я погибну в бою, — шептал он, глядя в сторону леса, где жила его невеста.
На черной и гладкой, как ламинария, ветке сидела молодая ворониха — канонерка с прекрасным голосом. Ей снились сны — один ужасней другого.
Они с женихом летели все выше и выше в темно-синее ночное небо, взмахивая крыльями и изредка оглядываясь друг на друга. Звезды созвездия Большой Вороний Ковш, которые они называли «господин Мадзёру»,[10] стали совсем близкими и такими большими, что на одной из звезд совершенно отчетливо виднелись деревья с голубоватыми яблоками. И вдруг отчего-то тела их словно окаменели, и они камнем полетели вниз. «Господин Мадзёру», — закричала ворониха и в страхе проснулась. Оказалось, что она на самом деле чуть было не рухнула с ветки. Она взмахнула крыльями, выровнялась и посмотрела в ту сторону, где должен был сидеть капитан, а потом вновь задремала. На сей раз ей приснился горный ворон в пенсне. Он сам подлетел к ним и попытался пожать капитану лапу. Капитан отмахивался от него, и тогда горный ворон вытащил блестящий пистолет и выстрелил в капитана, и капитан упал, вздыбив черную блестящую грудь. И вновь ворониха проснулась с криком: «Господин Мадзёру!»
И капитан воронов слышал все, вплоть до каждого движения ее крыльев, когда подруга усаживалась на ветке, и до мольбы к Мадзёру.
Он снова вздохнул, посмотрел вверх на это прекрасное созвездие из семи звезд и тихонько помолился про себя: «Я не знаю, что лучше — чтобы в завтрашнем сражении одержал победу я или чтобы победа досталась горному ворону. Пусть будет все так, как решишь ты. Я буду делать то, что мне предназначено, буду бороться изо всех сил — но все в твоей власти».
Вскоре на востоке чуть забрезжил серебристый свет.
Вдруг издалека, с холодной северной стороны донесся чуть слышный звук, будто звякнул ключ о ключ. Капитан, не медля, схватил бинокль ночного видения и посмотрел в ту сторону. Над чуть заметным белым перевалом в свете звезд виднелось каштановое дерево. На его ветке сидел, глядя в небо, его враг — горный ворон. Капитан отважно выпятил грудь:
— Кар, экстренный сбор, кар, экстренный сбор!
Матросы быстро попрыгали с веток, поднялись в воздух и стали кружиться над капитаном.
— На штурм! — Капитан сам повел свой отряд, устремившийся на север.
А небо на востоке сверкало как белая, только что отполированная сталь.
Горный ворон поспешно спрыгнул с ветки. Раскрыв огромные крылья, он попытался скрыться, но эсминцы уже взяли его в кольцо.
— Кар, кар, кар, кар! — От грохота выстрелов закладывало уши.
Горный ворон взмахнул крыльями и поднялся еще выше. Капитан ринулся следом и нанес, удар клювом в его черную голову. Горный ворон покачнулся и стал падать на землю. Последний смертельный удар нанес старший мичман. Глаза горного ворона подернулись серой пленкой, и его быстро остывающее тело рухнуло в снег на горном перевале, освещенном лучами первого солнца.
— Кар, старший мичман. Отнесем его труп в казармы. Кар. Поднимите его.
— Слушаюсь, — старший мичман поднял мертвое тело, а капитан воронов направился в сторону своего леса, а за ним последовали восемнадцать кораблей.
Вернувшись в свой лес, вороны-эсминцы выпускали белый пар из клювов.
— Ранений нет? Ни у кого нет ранений? — капитан заботливо обходил своих бойцов.
Наступило утро.
Солнечный свет, словно персиковый сок, залил сначала снег на горе, а затем постепенно стек вниз, пока весь снег вокруг не расцвел узорами белых лилий.
Яркое солнце бросило грустный отблеск на вершину снежного холма на востоке.
— На поверку становись! — закричал адмирал.
— На поверку становись! — закричали капитаны.
Все вороны выстроились на заснеженном поле. Капитан-лейтенант вышел из строя, и, вытягивая ноги, подбежал по сверкающему снегу к адмиралу.
— Разрешите доложить. Сегодня на рассвете, на перевале Сэпира был обнаружен вражеский корабль. Наш отряд немедленно вступил в бой и потопил врага. С нашей стороны потерь нет. Доклад окончен.
Вороны-эсминцы от бурной радости роняли на снег горячие слезы.
Адмирал воронов тоже уронил слезу и сказал.
— Отличная работа. Отличная работа. Молодцы! Произвожу тебя в капитаны третьего ранга. Поручаю тебе наградить свой отряд.
У новоиспеченного капитана третьего ранга защемило сердце, и он тоже уронил слезу, вспомнив о горном вороне, который спустился с гор, был окружен восемнадцатью воронами-кораблями и убит.