— Почему вас здесь заперли, молодой человек? — голос Эдуарда звучал тихо, но как-то повелительно.
— Маму к доктору увезли, а Митька, подлец… — зло ответил Саша.
— Он тебе ничего не сделал? — Снегирьцов решил повременить пока с новостью об испустившей дух Сашиной маменьке.
— Нет. Что бы он сделал!
— Очевидно, злоумышленник хотел заманить вас, Владимир, — заметил Эдуард.
Снегирьцов судорожно прижимал к себе Сашеньку, и как только он мог отпустить его одного в самое логово.
— Пойдем, Саша, не будем оставаться в этом доме, вдруг еще кто из слуг в проклятой секте.
— Вам бы следовало дать еще показания… — прошелестел Эдуард.
И вечер Снегирьцов тоже провел в опостылевшем отделении. Но зато с Сашенькой вместе, он не позволил допрашивать его одного, упирал на то, что несовершеннолетнего не положено. И можно было держать его за руку и никуда не отпускать, и даже забыть о страшном ощущении входящего в человеческое тело штыка.
А еще выяснилось, что наврал Митька насчет Галы, жива она, хоть заболела странной паутинной болезнью. Так что не зря Снегирьцов не торопился Саше обо всем рассказать.
***
Эдуард предложил снова переночевать у них, и они с радостью приняли приглашение, снова сидели в гостиной и пили. Пришли еще несколько офицеров, в том числе и знакомые армейские, с которыми Снегирьцов неоднократно проводил время в Благородном собрании. Только поручика не было, и потому видимо Эдуард не снял не только протезов, но даже и мундира.
Сашеньке тоже налили вина, и он, выпив, разрумянился и стал особенно хорошеньким. Снегирьцов обнимал его за плечи, целовал в щеку и лоб (около ссадины) невинно. А Саша развратно гладил его под столом по бедру, распаляя желания.
— А вы знаете, что князь Н. весьма порку уважает, когда девка его по заднице розгой хлещет, — вдруг сообщил один из армейских.
Они как раз горячо обсуждали злодеяния сей высокопоставленной особы.
— Откуда знаете? — спросил Снегирьцов со странной тревогой и вообразил себе Галу со стеком, а рядом — князь на четвереньках и с исполосованными ягодицами.
— Девки рассказывали, — заржал армейский.
— Врете! — воскликнул кто-то.
— Вы меня оскорбили, сударь, — пошел на афронт армейский и схватился за парадный кортик.
— Успокойтесь, господа, — пытался урезонить их Снегирьцов, которого от вида холодного оружия пробрала тоскливая дрожь. — О чем спорить, пойдемте и допросим тех девок со всей строгостью.
— Точно! — поддержал его жандармский офицер. — Это ведь и для дела полезно будет. Допросим, господа?
Все согласились с неизменным в этих делах энтузиазмом. Кроме промолчавшего Эдуарда.
— Поехали, Сашенька? Весело будет, — Снегирьцов потормошил своего юного возлюбленного, воображая, какие интересные штуки можно будет ему в бардаке показать.
Но тот спал уже на столе, положив кулак под щеку. Замучился, видимо от дневных переживаний, да и встал рано.
Снегирьцов отнес его в спальню, погладил по светлым вихрам и принялся раздевать. Сашенька доверчиво вытягивался во сне, помогая процессу, и Снегирьцов покрывал обнажающееся мальчишеское тело поцелуями. Так что, когда он стянул с Саши подштанники, то там все уже возбуждено было. Он лизнул кончик члена, а потом погладил крепкие ягодицы, проник меж них языком, испытывая божественный какой-то восторг от грядущего овладения этим гордым юношей.
— Маменька… — вдруг сказал Саша во сне, и Снегирьцов отшатнулся.
Проклятье, что он делает, домогается племянника в доме, полном гостей. Он накрыл Сашу одеялом и вышел в гостиную.
— Вы идете, Владимир? Все только вас ждали, — обратился к нему один из приятелей.
Перед Снегирьцовским взором закружились дивные прелести, в последний раз он обнаружил у мадам Зу-Зу совершенно замечательную девку, телом похожую на Венеру из Мелоса (только с ногами и руками, конечно). Правда, физиономия у нее была грубовато-деревенская, но когда это было важно рядом со столь роскошными достоинствами…
— Нет, — героически отказался он, — не сегодня, господа.
Абсолютно невозможно было Сашеньку одного оставить.
Они еще посидели немного с Эдуардом, а потом тот откланялся.
— Помочь вам разоблачится, дорогой друг? — предложил Снегирьцов ему в спину. Взволновался вдруг, что поручик Мухоморенко до сих пор на службе, как же несчастный ампутант сам… Про денщика он почему-то забыл в тот момент.
Эдуард замер в дверях, потом медленно обернулся:
— Помогите…
Второй раз за вечер он кого-то раздевал и второй раз испытывал волнение. Правда, сейчас он волновался о том, чтобы не повредить несчастному, отстегивая протезы.
— Вам не больно, Эдуард? — прошептал он, вынимая последние штыри из изуродованного тела.
— Все в порядке, Владимир, мне все время больно, но без них легче.
У Снегирьцова аж в груди и в бедрах заболело от сочувствия, и он принялся молча расстегивать крошечные пуговицы на белой рубашке Эдуарда. Тот неотрывно смотрел ему в лицо и, кажется, даже не моргал.
— Между ног возьмите, удобнее будет, — тихо посоветовал Эдуард, когда Снегирьцов неловко попытался перенести его в постель.
Снегирьцов ухватил его как велено, невольно огладив лысый пах, и уложил среди подушек.
— Спасибо, Владимир, — прошептал Эдуард, когда Снегирьцов погладил его по мошонке и животу напоследок.
Снегирьцов заглянул в темные провалы его глаз и вдруг, преисполнившись сострадания, поцеловал в губы. Они были сухие и твердые. А еще Эдуард так жалобно вздрагивал и изгибался от поцелуев и ласк, а проход у него оказался таким дивно расслабленным, что и смазывать, наверно, не понадобится…
— Не надо, — сказал Эдуард едва слышно, и Снегирьцов замер:
— Простите… я… спокойной ночи, Эдуард.
Он хотел было подняться, но короткие обрубки обхватили его.
— Я хотел сказать… не надо туда рукой, пожалуйста. Можно сразу членом?
— Да-да, конечно, Эдуард, — зашептал Снегирьцов, расстегиваясь и погружаясь в горячее и податливое.
У него даже слезы на глазах выступили, и было непонятно, чего же во всем этом действе больше: извращенного вожделения или мучительной жалости.
Глава 10
Саша проснулся от того, что замерз, одеяло на пол сползло. Натянул одежду впотьмах и пошел искать Володеньку, тот, верно, еще пил с товарищами. В чужом доме было темно и тихо, так странно, Володя не нашелся ни в гостиной, ни в других комнатах. Со стороны хозяйской спальни послышался вдруг вскрик и еще шорох какой-то, Саша не удержался и решил заглянуть, вдруг там поручик со своим калекой развратничают.
В темноте ритмично двигалась чья-то белая задница, и Саша с ужасом понял, что это Володина задница, не удержался тот все же от разврата, хоть и обещал. А еще он разглядел обрубочки, жалко торчащие из-под Володиного тела, до чего же гадкое зрелище, Саша даже рот себе зажал, думал вырвет. Ремень в руках так кстати пришелся, он все не мог его в темноте в штаны заправить, так и таскал с собой. Калека забормотал и опять вскрикнул, а подлый изменщик принялся что-то шептать, о любви наверно. И Саша не смог больше вытерпеть, подошел и врезал ремнем по Володиной заднице. Аж пряжка отпечаталась — две скрещенные сабли, как у пиратов.
Володя бойко скатился с уродца, обернулся, а Саша замахнулся и вновь ударил, хотел по роже попасть, да тот рукой закрылся. Из-под белой полы рубашки выглядывал торчащий член, влажный, будто Володя только спустил. Саша перехватил ремень и шлепнул этот отросток греха, вышло несильно, но Володя взвыл и повалился ему под ноги. На кровати хрипло рассмеялся калека и опять задвигал своими увечными конечностями. Саша хотел и его стукнуть, да побрезговал и принялся лупить по спине Володю, чтобы подлый изменщик навсегда запомнил урок.