— Вы совершенно правы, непременно нужно полный защитный костюм надеть, новая зараза хоть и передается исключительно при контакте, но предосторожность!
Снегирьцов, обряженный в скафандр, как у гидронавта, с любопытством разглядывал ящик с пораженными паутинным грибком морковками.
— Так изначально это растительный паразит? — изумился он.
— Да! И посмотрите, как необыкновенно он взаимодействует с белковым организмом! — доктор предвкушающе потер ладони, а потом выловил щипчиками одну морковь, да и бросил ее в террариум с белым хомячком. В террариуме, помимо хомячка, плавал кусок тумана.
Несчастное животное забилось было в угол и гневно зацокало, но доктор неумолимо пододвинул морковку к самому его носу, контакт был неизбежен.
— Отвратительно, — с чувством резюмировал Снегирьцов через двадцать минут.
За это время хомячок успел покрыться белым налетом и издохнуть.
— Погодите, дальше интереснее будет, — голос доктора искажался шипением динамиков.
— Какая страшная зараза, — покачал головой Снегирьцов, когда хомячок пророс пушистой плесенью и разложился почти. — Надо немедленно сообщить властям и объявить карантин. Это же похуже бомбы будет, если война.
— Постойте-постойте, вы не знаете еще самого интересного! — доктор схватил очередную морковку и повлек Снегирьцова к следующему террариуму, с серым хомяком, но без тумана.
— Вот, убедитесь в поразительной разнице, — провозгласил доктор с торжеством.
Спустя полчаса серый хомяк продолжал жить как ни в чем не бывало.
— Все дело в тумане, не так ли? — Снегирьцов был впечатлен.
— Да! Без тумана это всего лишь безобидный грибок, максимум способный извести запасы в погребе. Ах, дорогой коллега, свойства ростовского тумана до сих пор так мало изучены.
Они увлеченно уморили еще пару мышей, потом обсудили сравнительные анализы туманов из различных жерл…
А потом их прелюбопытная дискуссия была прервана самым бесцеремонным образом, жандармерией. Снегирьцов аж застонал негромко, вообразив себе все эти допросы и показания по новому кругу. Но от него потребовали совсем немногого: только опознания тела. Он опознал, хотя в душу его закралось вдруг сомнение: отчего Митька так уверенно о Галиной смерти говорил заранее, неужто прозрел подлой своей душой? Или же знал о грядущем событии, да время перепутал? И верно ведь, как вовремя Гала преставилась, словно по заказу сразила ее ужасная болезнь.
Терзаемый мрачными подозрениями, он лишь отмахнулся от поверенного, втирающего чего-то там о семейном деле. Надо ехать домой, как там Сашенька, простил ли его? В случае чего можно и на коленях поумолять о прощении, покойная супруга ни разу не смогла устоять против этого.
А еще его волновала Гала: ведь если та каким-то образом жива сейчас, то не похитит ли она сына?
Глава 11
Саша в комнате своей закрылся, страдал и капал себе воском на руку. Вот бы Володьке на срамные места так, за измену. На запястье оставались красные пятна, как следы неведомой болезни, которая маменьку поразила.
Бабушка утром еще обещала его с собой к доктору взять, который маменьку лечит. Саша ждал-ждал ее, до вечера аж, да и спустился вниз, наконец не выдержав. А еще тайная надежда была на Володю наткнуться.
Так и случилось, в гостиной сидели оба — изменщик и плачущая бабушка. Та, как Сашу увидела, еще сильнее слезами залилась:
— Сашенька, сиротка ты мой бедный… Галочка наша…
— Померла она, — сказал Володя и посмотрел на Сашу бесстыжими глазами.
***
— Как… как умерла? — Сашенька резко побледнел, даже маленькие веснушки стали видны. — Ведь еще вчера…
Бабушка вскочила и принялась поить его водичкой, а Снегирьцов сжал кулаки и уставился в окно. Вспомнилось вдруг, как ему принесли известие о смерти жены.
— Поплачь, Сашенька, легче будет, — убеждала мальчика бабушка, а тот смотрел сухими глазами на Снегирьцова:
— Я хочу ее видеть.
— Пойдем, — согласился Снегирьцов.
— Разве можно ребенку такое показывать, Володя, бог с тобой!
— Почему нельзя? — вскинулся Саша.
— Можно-можно, оставьте, маменька, Саша уже взрослый. А вы пойдете с нами?
— Нет… Нет, — добрая старушка замотала головой. — Не хочу такие ужасы видеть.
В автомобиле повисло тяжелое молчание.
— Про какие ужасы бабушка говорила? — наконец прервал его Саша, голос у него был хриплым.
— Увидишь, Саш, болезнь уж больно неприглядная маменьку твою сразила, — пробормотал Снегирьцов, лавируя меж двух загадочных драндулетов с огромными трубами.
А перед проемом в камере морга Саша зажал рот руками и прислонился обессиленно к Снегирьцову.
— Пойдем, отсюда, Володя, немедленно…
Он обхватил мальчика за плечи и поспешно вывел из клиники, служители в фартуках провожали их любопытствующими взглядами.
***
За всеми этими заботами незаметно наступила ночь, и бабушка уже спала, когда они вернулись.
— Подать ужин, барин? — спросил лакей, глядя на них как-то одновременно, так что непонятно было, к кому он обращается. Снегирьцов усмехнулся, прислуга явно была в растерянности, не зная, кого считать за хозяина в доме.
— Чаю подай, в кабинет, — велел он. — Саша, ты будешь кушать?
Саша коротко мотнул головой:
— Я к себе пойду.
Снегирьцов догнал его уже около спальни и, втолкнув в дверь, молча прижал к стене.
— Отстань, подлец, — зашипел тот, злость в его голосе отдалась нервной волной в животе.
— Прости, Сашенька, я больше никогда, бес попутал, поверь мне… — он стиснул худой мальчишеский затылок, чувствуя, как бешено бьется жилка под рукой, и провел губами по Сашиному виску.
— Уходи, — упрямо повторил Саша, и растерянно оглянулся, когда Снегирьцов отступил.
— Хорошо, если ты так желаешь, — он, напряженно улыбаясь, отошел еще на пару шагов.
— Да, желаю, — Саша топнул ногой. — Предатель!.. Стой, куда пошел?
Снегирьцов, не отвечая, запер дверь, за что чувствительно получил по плечу. Он обернулся и резко дернул на себя размахнувшегося еще раз Сашу. Поцеловал насильно почти, чувствуя, как расслабляются теплые Сашины губы, поддаются его напору.
— Прости, Саша, прости, — повторял он, подталкивая его к кровати.
Саша слабо упирался, и тогда Снегирьцов опустился на колени и поцеловал его в живот, через рубашку куда-то. Саша судорожно вздохнул:
— Ладно, Володя… Но в последний раз…
— Конечно, любимый, — горячо зашептал Снегирьцов в его обнаженный уже пах. — Больше никого, клянусь, только ты.
Кожа у Саши была такая нежная и чистая, одно удовольствие ее лобызать. Снегирьцов усердно вылизывал его, оттягивал слегка яички в нужный момент, не позволяя Сашеньке кончить раньше времени, и проникал языком к воротам наслаждений.
— Ты… ты чего хочешь, Володь? — очнулся вдруг Сашенька, когда его специально заготовленным кремом смазали. Снегирьцов этот крем из клиники стащил, под руку попалось.
— Любви, конечно же.
— Нет, не так… — Сашины глаза испуганно распахнулись.
— Что же мне, так — с другими искать? — грустно спросил Снегирьцов, поглаживая его промеж ног.
— Нет…
— Не бойся, я больно не сделаю, — пообещал Снегирьцов, и Саша медленно кивнул, ресницы его томно опустились, в потемневших глазах плескался огонь желания.
Снегирьцов ему улыбнулся, малейшие оттенки дискомфорта, страха или удовольствия на Сашином лице откликались в его душе восторгом, тем чистым и искренним чувством восхищения, которое охватывают человека только во время божественной мессы истинного служения. Проникая в невинное Сашенькино тело, он, казалось, проникал в бесплотный мир духа, возносясь из бездны порока в небеса любви и единения.