И Снегирьцов посмотрел на свои руки, а потом попробовал отломать палец. Но руки были нормальные, белые, ничего не отламывалось, а из ссадины выступила алая кровь. Нет, он живой.
***
— А где Саша, ему сообщили? — спросил он, когда закончился допрос.
— О, да, ваш племянник ждет вас, — засмеялся поручик Мухоморенко. — Натурально, плешь проел мне за это время.
Но, выйдя из отделения, он Саши не нашел, зато увидел Эдуарда.
— Приходите, — говорил тот двум жандармским офицерам. — Только водки не несите, надоела, проклятая. О, здравствуйте, Володя.
— Здравствуйте, господа, — поклонился слегка Снегирьцов.
— А вы придете, Владимир? Отпразднуем последние события, — оживились те.
— А что же, ежели не водка, — улыбнулся им любезно Снегирьцов.
— Морфий принесите, Володя, вы же в клинике трудитесь? — слабо улыбнулся Эдуард. — Морфий — это хорошо… лучше кокаина.
— А Пети не будет сегодня? — спросил его Снегирьцов с болезненным сочувствием. Никуда ему идти не хотелось, только домой, спать.
— Нет.
Снегирьцов хотел еще что-то добавить, но увидел вдруг подходящего Сашу и позабыл.
Саша молча обнял его, и Снегирьцов сжал его в ответ, Саша был такой живой, и теплый, и родной, не отпускать бы его никогда.
***
— Так что с дядей Володей, бабуленька, — расспрашивал Саша, прошло уже два месяца со дня таинственных и страшных событий.
Как Володя тогда пропал, бабушка сразу из усадьбы вернулась и переживала очень, ругала подлую науку, сгубившую младшего сыночка, и случайно обмолвилась об иссякшей мужской силе.
— Мал ты еще знать такое, вот подрастешь…
— Да может он с женщинами, — хихикал Саша, бабушка так смешно лицо руками закрывала. — Я сам в бардаке видел.
На прошлой неделе он согласился наконец-то с Володей туда сходить, тот пришел такой расстроенный от доктора Кутайцева — последний дохляк умер. “Надо было сразу умертвить, не давая ложной надежды, они так мучались… Сашенька, ты не передумал насчет мадам Зу-зу?” И Саша согласился пойти, но только чтобы Володе приятное сделать. И не пожалел, особенно интересно стало, когда Эдуардовы культи начали в разные отверстия пихать, за деньги немало желающих выискалось. Петя спорил с ним, влезет или нет, так весело было, и Володя тоже оживился, позабыл про неудачи в науке.
А экзамены Саша не все сдал, провалился по греческому. Пришлось в Володину спальню через окно лезть, а потом еще чуть не драться.
— Я тебе все равно вставлю, — зло шептал Саша, Володя замирал под ним на мгновение и вновь начинал сопротивляться. От этого становилось так сладко и тревожно, а еще они разбудили бабушку своим шумом, и та обеспокоенно стучалась под дверью. Саша воспользовался моментом и проник в Володину задницу, со смазкой даже, но все равно тот укусил себя за руку, чтобы не закричать.
— Все… все в порядке, маменька, вам послышалось, — объяснялся Володя с бабушкой через закрытую дверь, и от этого драть его было еще приятнее. — Идите же спать скорее.
— Я подумала, воры залезли, — вздыхала бабушка и все не уходила.
— Тише, — беззвучно шевелил губами Володя.
Саша вгляделся в его лицо и вдруг вспомнил, как Володя пропал, и как искали его два дня. До сих пор такой ужас охватывал, стоило лишь представить, что больше они не увидятся. Но Володя нашелся и лежал сейчас под ним на спине, а Саша так его любил, каждую черточку, прилипший ко лбу завиток, засос на губе. Он даже двигаться перестал, чтобы не обкончаться раньше времени…
***Год спустя
Снегирьцов бездумно брел по бульвару. В прозрачном вечернем воздухе хрустально перезванивались трамваи, наглые голуби Монпарнаса путались под ногами. При известной ловкости особо зазевавшейся птице можно было наступить на хвост. Или ткнуть тростью.
Он зашел в одну из своих любимых кафешек, “Ротонду”, заказал вина… Дешевая и буйная атмосфера этих мест привлекала его вдохновенной какой-то свободой и легкостью общения. Вот уже за его столик подсели полузнакомые студенты, то ли художники, то ли поэты, и принялись трепаться о дохлых ослах и муравьях.
Он угостил их вином и рассказал байку о мертвяках, породившую беспредметный спор. Снегирьцов смотрел на улицу, поджидая Сашу.
И вот тот явился, стремительный и юный, и Снегирьцов улыбнулся, помахав ему рукой, он думал о том, что скоро кончится их последнее лето. Саша останется в Париже, в Сорбонне, прекрасное место для столь энергичного юноши.
— Как прошел твой доклад, Володя? — Саша развернул и оседлал стул, ярко-серый его взгляд отдавался теплом ниже живота.
— Прекрасно, — отозвался Снегирьцов. — А ты знаешь, в районе Кейптауна тоже вылезли жерла, чем-то похожие на ростовские. Это надо непременно проверить.
— Конечно, проверим, Володя, — засмеялся тот, наклоняясь к нему ближе.
— А ты решил все же, на какой факультет поступать будешь? — улыбнулся в ответ он.
— Вот еще! Я не собираюсь тратить еще несколько лет на глупости, — решительно ответил Сашенька.
Снегирьцов поднял насмешливо брови и потрепал его по коротко обрезанным волосам:
— А куда же ты собрался? Неужто в гвардию?
— К чему? — ухмыльнулся в ответ Сашенька. — Я б, пожалуй, остался в Париже поучиться, тут весело. Но только если ты будешь здесь жить.
— Я буду к тебе приезжать. А тут и правда весело, можно же и не в Сорбонну, а вот в Школу Изящных Искусств, как господа, — он махнул рукой в сторону давешних студентов.
— Откуда приезжать? — нахмурился Саша.
— Из… Ростова, — слегка запнулся Снегирьцов, право же, кто знает, куда его занесет, — или Кейптауна…
— Значит ты в Африку намереваешься, а я — в Париже тухни? Не бывать такому, — разгневался Саша и дернул его к себе за руку, отчего их лица оказались уже совсем близко, наклонись еще чуть-чуть — поцеловаться можно.
— А как же образование, Саша?
— Как будто, поступи я в гвардию — так стал бы более образован!
— Хорошо, пошли же тогда, — сказал Снегирьцов, вставая, ему захотелось вдруг снова прогуляться.
На душе стало снова легко и прозрачно, он так радовался тому, что Саша не соблазнился развеселой студенческой вольницей. Это первая любовь, думал он, улыбаясь и слушая Сашины рассуждения об Африке. Оттого мальчик столь уверен в ее вечности. И почему бы не позволить этой их любви длиться еще пару лет, пока не перерастет она в дружбу. Или дольше… Да, природа человеческая такова, что каждая новая любовь кажется первой настоящей — и самой последней в жизни, и почему бы не отдаться сей сладкой иллюзии, пока она так сильна?
— Можно и задержаться в Париже, не сразу в Африку, — заметил он. — Господа студенты о синематографе рассуждали, и мне такая идея занятная пришла: а не снять ли фильму о наших мертвяках? Весьма поучительное зрелище было бы.
— А у зрителей — инфаркт! — расхохотался Сашенька. — Верно, Володя, давай киностудию здесь организуем. Будем страшные фильмы снимать. И актриски… Но и в Африку надо непременно.
— Конечно же.
Они дошли уже незаметно до набережной и остановились теперь, глядя на Сену, всю в вечерних огнях. Пьянящее чувство свободы охватило в этот миг обоих, ведь весь мир лежал у их ног. И вся жизнь, полная приключений — перед ними, все, казалось, только начиналось, что в пятнадцать, что в двадцать восемь лет. И где-то там, впереди, их ждала восхитительная тайна этой самой жизни, и Гала, жуткая и манящая звезда в тумане неизведанного.
КОНЕЦ