Тело под ним напряглось, а потом комната вдруг крутанулась, и вот уже он лежит под Володей, а тот прижимает его к постели. А потом все случилось, и жар, и наслаждение, Володя стащил с него пижамные штаны и принялся умело ласкать рукой. Саша только и мог что выгибаться и стонать любовнику в рот, да, теперь они определенно были любовники.
Проснулся Саша поутру в своей кровати и вспомнил, как Володя его принес. Сделалось стыдно, какой он неумелый все же. Володя так старался, ласкал его, а он впал в какое-то странное состояние, все слышал и видел, а пошевелиться не мог. От самоудовлетворения никогда с ним такого не было…
***
Утром бабушка с маменькой что-то громко обсуждали в гостиной, Саша затаился на лестнице и прислушался.
— Какие огнепоклонники в нашем городе, Вера Николаевна, — бойко вещала маменька, — это маньяк, всенепременно. А ритуал — только чтобы замаскировать следы. Взгляните на фото — пентаграмма абсолютно неверно начерчена.
— Срам такой в газете печатать, а еще приличное издание, — вздыхала бабушка.
— Александр, извольте покинуть ваше укрытие, — сказала вдруг маменька громко, пришлось ему появиться.
Володя к завтраку не спустился, Саша так и ушел в гимназию, не повидавшись. Сидел на уроках как сомнамбула, тайна сладко бродила у него в крови, завязываясь внизу живота в восхитительный узел. Он был теперь совсем не такой, как его одноклассники, те совершенные еще дети, даже Родька, который самое большее трогал голую мертвячку.
Сашенька задумчиво выцарапывал на парте инициалы своего возлюбленного — “В.С.”, когда его так некстати отвечать урок вызвали.
— Я… я не подготовился, — пролепетал он смущенно. Прошлый урок он прогулял и домашним заданием не озаботился, глупости вроде новейшей истории не волновали его абсолютно.
Вредный преподаватель обещал довести все до маменькиного сведения, а Саша придумал гениальное — надо будет сказать Володе, чтобы тот в гимназию явился. Родственник, и взрослый к тому же, кандидатура определенно подходящая. Пусть ему учителя и жалуются, Володя все равно ругаться не станет и маменьке не выдаст.
***
На Снегирьцова напал некий сплин, и он полдня сидел у себя в кабинете, рисовал в блокноте ростов-куна и пытался заняться-таки работой: перебирал бумаги с планами исследований. Все валилось из рук, еще и голова побаливала, и он пил кофе и мрачно созерцал белые шпили собора на фоне пронзительного, как слеза блудницы, неба. И маки везде поросли, такие огромные, махровые… Проклятый декадентский образ жизни, до чего его довел! Хотя ведь ничего такого и не было с другой стороны, ну, подумаешь, протянул он мальчишке руку помощи. Надо будет его вообще в бордель сводить приличный, а то здоровый уже недоросль, а мужчины рядом нет, чтоб показать все как полагается.
Блокнот закончился, и Снегирьцов принялся рассеянно рыться по полкам, хотелось еще порисовать. Но вместо этого нашел какой-то странный полураспотрошенный саквояж, тот затерялся среди коллекции жирафообразных маятников. Кабинет был бывший Колин, и здесь попадались презанятные вещицы. Он внимательно изучил несколько брошюрок оккультного типа, испещренных каббалистическими знаками и многомудрыми рассуждениями о демонах. Еще в сундучке были пузырьки с бурыми подсохшими субстанциями, зловещего вида чугунные щипчики; латунные, украшенные завитушками молоточки и ложечки, загадочные давилки, маленькие чашечки и серебряный ножик. Снегирьцов нарисовал на одной из брошюр жирафа, вместо пятен исписанного срамными органами, мужскими и женским, а потом поспал полчасика.
И увидел во сне того жирафа, только лысого, и котов с голыми женскими грудями и глазами вместо сосков. Глаза были явно Сашенькины, бесстыжие такие. Так что к обеду он спустился совсем разбитый, даже одеваться не стал, только халат накинул, да и не ждали они никого к обеду, даже Галочка упорхнула по делам, так что можно по-домашнему. Правда шею платком замотать пришлось художественно, молокосос неаккуратный понаставил ему засосов. Снегирьцов потрогал бурые пятнышки перед зеркалом, и по телу пробежала болезненная дрожь порочных воспоминаний. Нет, нет, забыть.
— Смотри, Володенька, смотри, непотребство какое, — маменька настойчиво подпихивала ему под нос желтоватую газетку.
Он бы и не против был почитать, развлечься скандальной статейкой, но эдакая настойчивость возбудила в нем упрямство.
— Оставьте, маман, глупости это все, газетные утки на потребу дурному вкусу, приличным людям и читать подобное зазорно, — томно отмахнулся он и съел крошечный соленый огурчик.
Маменька смутилась отчего-то и не стала больше настаивать, заговорила о сельском хозяйстве.
А к вечеру Снегирьцов совсем ожил, стыдное ночное происшествие казалось теперь маленьким недоразумением, даже пришедшему с гимназии Сашеньке он улыбнулся почти без смущения и спросил:
— А уроки вам задают, оболтус?
Тот зыркнул своими наглыми прозрачными глазищами и облизнулся:
— А ты поможешь мне с уроками, Володя?
— Отчего же не помочь, — в животе его сладко что-то поджалось, вот же глупость какая.
Ресницы у Саши были темные, а на кончиках выгорели, словно снегом припорошило, или туманом зацепило…
— Пойдем же, — Саша потянул его за руку, и Снегирьцов снова ощутил тот загадочный месмеризм, что и ночью, сил не было сопротивляться, хотелось идти, как за чертом в омут.
— Нет-нет! — воскликнула Галочка. — Уроки потом, а сейчас на променад, сегодня обещали дивный закат и извержения.
Снегирьцов вздрогнул, как вынырнул откуда, и заулыбался милой невестке, подхватил ее под локоток, закружил во внезапном восторге:
— Никто не сравнится в дивности с вами, милая, ни солнце, ни вулкан.
— Низкий льстец!
И они отправились всем семейством на набережную, солнце уже было низко, а вулканы начинали сочиться разноцветно сияющими туманами. Те текли через реку и копились под ногами, завиваясь там слоистой поземкой. И правда, редкой красоты зрелище, все общество вышло полюбоваться, Снегирьцов раскланивался со знакомыми и косился изредка на Сашу. Тот выглядел как обычный гимназист, немного вихрастый, но благонравный, ничего инфернального.
Снегирьцов замер у парапета, глядя на Дон, на душе было так спокойно и ясно. Да, посетить с Сашей бордель — и за работу.
— Смотрите, робота запускают! — крикнул ребенок рядом.
И правда, на реке вдали выпустили робота-поисковика, тот дымил и шевелил золотистыми сочленениями.
— Может, трупы ищет, — таинственно прошептала Галочка.
— Какие? — с недоумением взглянул на нее Снегирьцов.
— От маньяка-огнепоклонника!
Вот уж Галочка совсем чушь выдумала, он покачал головой и наткнулся вдруг взглядом на оригинальную даму. Та была в розовой шляпе с зелеными цветами и еще что-то такое странное в лице…
— Хуй-пизда, хуй-пизда! — вдруг крикнула дама, глядя прямо на него.
— Позвольте, — обомлел Снегирьцов.
— Не смотри на нее, это Валечка, наша местная достопримечательность, — зашептала Галочка ему на ухо, увлекая за собой.
Снегирьцов послушно отвернулся, и дама больше не орала. Только Сашенька рядом тихо хихикнул и повторил шепотом ее слова, за что получил от бабушки подзатыльник.
— Забавно, — сказала Галочка, — мещанка из приличной вполне семьи, но иногда как сносит ее.
— И дети есть! — сказала маменька с возмущением. — И как такие слова могут вообще вылетать из уст женщины и матери…
— Да, — захихикала Галочка ему на самое ухо, — уста женщины должны быть заняты совершенно другим.