С двумя учителями уроки в тот день могли бы пройти и получше, но отцу явно не хватало терпения, и в итоге он едва не довел до слез Анну и Катажину, которые сбежали к себе в комнату, а сам отправился в сад полоть грядки.
Когда в дверь постучали, матери пришлось послать Анджея, чтобы тот привел отца. Пока отец шел назад, стряхивая землю с рук, стук повторился еще дважды, все более настойчиво.
Отец открыл дверь и встал на пороге, заполнив своей рослой крепкой фигурой дверной проем.
– Что вам нужно? – требовательно спросил он на общем вместо польского, и дети сразу поняли, что пришел какой-то иностранец.
Последовал негромкий ответ, который Ян Павел отчетливо расслышал. Голос принадлежал женщине.
– Я представляю программу тестов Международного флота. Как я понимаю, у вас трое мальчиков в возрасте от шести до двенадцати лет?
– Наши дети никак вас не касаются.
– Как вам известно, господин Вечорек, предварительные тесты обязательны по закону, и моя задача – исполнить его требования. Если предпочитаете, могу вызвать военную полицию, которая вам все объяснит.
Ее слова звучали так спокойно, что до Яна Павла не сразу дошло, что это вовсе не предложение, а угроза.
Отец мрачно отступил назад.
– И что вы мне сделаете – в тюрьму посадите? Вы приняли законы, которые запрещают моей жене работать, нам приходится учить детей дома, а теперь вы вообще лишаете мою семью куска хлеба?
– Я не определяю правительственную политику, – ответила женщина, окидывая взглядом полную детей комнату. – Все, что меня интересует, – тестирование детей.
– Петр и Катажина уже прошли правительственные тесты, – вмешался Анджей. – Всего месяц назад. Уровень их знаний подтвержден.
– Речь не об уровне знаний, – сказала женщина. – Я не представляю ни систему образования, ни польское правительство…
– Нет никакого польского правительства, – заявил отец. – Только оккупационная армия, требующая подчинения диктатуре Гегемонии.
– Я представляю Флот, – продолжала женщина. – По закону нам запрещено даже высказываться по поводу политики Гегемонии, пока мы в форме. Чем раньше я начну тестирование, тем раньше вы сможете вернуться к своим обычным делам. Они все говорят на общем?
– Конечно, – с некоторой гордостью ответила мама. – Уж точно не хуже, чем по-польски.
– Я понаблюдаю за тестами, – сказал отец.
– Прошу прощения, сэр, – ответила женщина, – но такой возможности у вас не будет. Предоставьте мне комнату, где я смогу побыть наедине с каждым из детей, а если в вашем жилище только одна комната – уведите всех на улицу или к соседям. Проводить тесты буду я одна.
Отец попытался ее припугнуть, но понял, что в этом бою он безоружен, и отвел взгляд.
– Мне все равно, пройдут ли они тесты. Даже если пройдут – я не позволю вам их забрать.
– Не будем загадывать заранее, – сказала женщина. Вид у нее был грустный, и Ян Павел вдруг понял почему: потому что она знала, что никакого выбора у отца не будет, но ей не хотелось говорить об этом прямо. Ей просто хотелось сделать свое дело и уйти.
Ян Павел понятия не имел, откуда он это знает, – порой знание просто приходило к нему само. Не так, как с историческими фактами, географией или математикой, когда, чтобы что-то узнать, требовалось этому научиться, – ему достаточно было посмотреть на кого-то или кого-то послушать, и вдруг он узнавал о них нечто новое. Чего они хотели или почему поступали именно так, а не иначе. К примеру, когда ссорились его братья и сестры, он обычно отчетливо понимал, что стало причиной ссоры, и, как правило, даже не задумываясь, находил подходящие слова, чтобы эту ссору прекратить. Иногда он молчал, поскольку ему было все равно, ссорятся они или нет, но когда кто-то начинал злиться по-настоящему и уже готов был полезть в драку, Ян Павел говорил то, что следовало сказать, и ссора тут же заканчивалась.
С Петром обычно срабатывало нечто вроде: «Делай, что Петр говорит, он тут главный», после чего лицо Петра заливалось краской и он выходил из комнаты, на чем спор завершался, поскольку Петр терпеть не мог, когда кто-то заявлял, будто он считает себя главным. Но с Анной это не работало, и, чтобы повлиять на нее, требовалось сказать нечто вроде: «Да уже красная как рак», после чего Ян Павел смеялся, а она с воплем вылетала за дверь и носилась по всему дому, но ссора все равно заканчивалась – поскольку Анна ненавидела даже мысль о том, что может показаться кому-то смешной или глупой.
И даже теперь Ян Павел знал, что, если бы он просто сказал: «Папа, мне страшно», отец вытолкал бы эту женщину взашей и потом у него была бы куча проблем. Но если бы Ян Павел спросил: «Папа, а можно мне тоже пройти тест?» – отец бы рассмеялся и больше не выглядел таким пристыженным, несчастным и злым.