Прихрамывая и опустив голову, Менес побрел в спальню жрецов.
После этого они с Киа не разговаривали очень долго.
========== Глава 7 ==========
Менес вскоре догнал своих старших товарищей и без помощи Киа. Он опередил обоих своих одногодок, бывших в свите Ра – самых младших, не считая его. Помимо уроков грамоты и жреческих обязанностей, у Менеса появилось и другое занятие – воинские упражнения. Вернее, пока это были только упражнения с самым простым и грубым оружием, какое носил всякий солдат. Божественным оружием военачальников Менес мог только любоваться.
Конечно, лук или копье, рассчитанные на взрослого мужчину, были ему не по мерке. Но в арсеналах бога нашлось много детского оружия, превосходные маленькие копии взрослых луков и копий; а также игрушечные мечи – деревянные, чтобы сберечь тело маленького служителя Ра, которое должно было быть всегда безупречным.
Это были лучшие игрушки, которыми Менесу довелось поиграть за всю свою жизнь. Он знал, что скоро придет время настоящего оружия, и молился, чтобы оно подошло побыстрее. Вместе с ним упражнялся и Неру, которого тоже готовили в воины Ра, и который тоже был этим чрезвычайно горд.
Друзья шли почти наравне – то один опережал, то другой; однако Менес был более упорен и молчаливо-отважен. Встречая препятствие, казавшееся на первый взгляд слишком высоким, он с упрямством охотничьего пса кидался на него снова и снова, пока не брал.
Киа, как и других девочек-жриц, Менес видел каждый день, но это было все равно что не видеть их. Они не разговаривали. И только иногда, встречаясь взглядом с дочерью своего учителя-простолюдина, Менес чувствовал, как быстрее бьется сердце. Мальчик злился на себя за такое. Что в этой девчонке было особенного? И разве он не был во всем прав, говоря ей об ее отце?
Через полгода после того, как Менес попал во дворец, должен был состояться ежегодный выход бога*, во время которого, конечно, его полагалось сопровождать обученным жрецам. Менес в первый раз принимал участие в такой церемонии, и был сам не свой от восторга и гордости. А еще он боялся. Вдруг он что-нибудь сделает не так?
А вдруг – еще ужаснее - он недостаточно хорош для того, чтобы сопровождать великого бога, и для участия в церемонии выберут кого-нибудь другого? Ведь жрецов у Ра больше двух десятков…
Но опасения Менеса не оправдались, а горячие ожидания сбылись. Его взяли. Вместе с ним взяли и Неру. Что до девочек, то их мальчики-жрецы сторонились, и о том, кого из жриц выберут в свиту Ра, не знали – они объединялись только во время Служения, и не своею волей, а волей Ра.
Уже когда все были готовы для выхода, Менес узнал, что Киа взяли тоже. От этого известия он ощутил что-то вроде стыда и злости. Он почему-то не мог быть равнодушным к этой девочке, как к ее товаркам, хотя про себя давно решил, что Киа не подходит ему в друзья.
Но вот наконец маленьких жрецов построили в общем зале. Сначала мальчиков, а потом к ним вывели и группу девочек. Все нарядные, накрашенные, в браслетах, кольцах и ожерельях – Менес уже и забыл, что бывают люди, которые одеваются в простые платья, а то и вовсе в рванину…
Но вот двери в конце зала распахнулись, и все забыли обо всем. Легкие размеренные шаги юного бога, блеск его золотых сандалий и крупные радужные переливы широкого драгоценного воротника, отягощавшего тонкую шею и плечи – в этом сейчас сосредоточилась жизнь каждого маленького слуги. На Ра была золотая маска, человеческое лицо в обрамлении головного платка: чужое лицо. То лицо, которое так любил каждый ребенок-жрец, не показывалось непосвященным…
Дети опустились на колени при приближении повелителя. Ра плавно прошествовал через проход, который слуги образовали для него, как будто не видя этого жеста преданности; и только Менес и ближайшие к нему мальчики увидели, как рука господина с пальцами, унизанными золотыми наперстками, коснулась щеки сына начальника стражи. Менес едва не позабыл, зачем он здесь.
Счастливый настолько, насколько может быть счастлив восьмилетний мальчик, он раскраснелся, глаза засверкали; Менес закусил губу, удерживая губы от улыбки. Улыбка так и норовила расползтись до ушей.
Бог любил его! Он выделил его из всей своей свиты! Мог ли кто-нибудь на свете быть счастливее Менеса?
Но он совладал с собою. И когда избранные шестеро детей встали и пристроились к своему повелителю сзади и по бокам, Менес был уже серьезен и важен. Он не осрамит великого бога. Он скорее умрет!
Он уже не смотрел по сторонам – а только перед собой, краем глаза следя за движениями повелителя. Менес привык так ходить, хотя и ни разу не делал этого при большом собрании.
Он знал, как пройдет церемония - вначале бог выйдет из дворца и воссядет на трон, дав своему народу лицезреть себя. Менес знал, что сегодня это позволено и черни. Простолюдины соберутся на площади перед дворцом, чтобы воздать хвалу Ра. Потом великий бог проследует к ладье и совершит на ней прогулку по реке, чтобы озарить своим сиянием все свои владения, от северных до южных…
Еще несколько шагов, и они оказались на площади.
Менес чуть не зажмурился от солнца, бьющего в глаза. Как солнце может быть там, когда Ра – здесь? Но он тут же отогнал кощунственные мысли.
Огромное голубое небо жарило маленькие полуголые тела служителей, ставших по обе стороны от трона. Еще далее, справа и слева, стали стражники Ра в полном парадном облачении. Среди них Менес заметил отца в черной шакальей маске. Но сейчас это был не отец, как и он был сейчас ему не сын – они были слуги Ра, каждый при исполнении своих священных обязанностей.
Менес смотрел перед собой сосредоточенно и бесстрастно. Он знал, как подобает держаться. Совсем рядом с ним стояла Киа, но Менес даже не скосил глаз.
На них смотрела огромная толпа.
И все это была – чернь.
Несколько сотен оборванцев попадали ниц, когда Ра воссел на трон. Менес чуть было не испугался этого зрелища. Несколько сотен! А по сторонам трона только шестеро стражников, по числу детей-жрецов!
Но никто ничего не смел. При виде покорной молчаливой грязной толпы Менес проникся еще большим трепетом перед своим богом, один вид которого внушал страх такому количеству людей. И поделом. Они все недостойны были целовать прах у его ног!
Некоторое время ничего не происходило – бог и люди замерли в торжественном молчании. Менес меньше, чем когда-либо, принадлежал себе – им владел небесный жар, безжалостно изливавшийся на его непокрытую голову, молчание тысяч рабов у ног повелителя… и само божественное присутствие. Ра был могуч! Он владел всем, на что падал его взор!
А потом вдруг что-то произошло.
Святость минуты покачнулась, как песочные часы, и Менес услышал, как разбивается стекло. Нет: он увидел, как в серо-бурой толпе произошло движение, а потом увидел, как пронесся сгусток огня, и услышал выстрел. Это стрелял его отец, “Анубис” - Сит-Ра, и стрелял он по толпе.
Менес едва устоял на ногах; но слабость длилась только миг. Потом он уже четко отмечал, что происходит: бесчинство и кощунство. Оборванцы шарахнулись от чего-то такого же серо-бурого, но теперь уже неподвижного и неспособного больше оскорбить бога.
Ра встал.
“Измена! Восстание!” - думал Менес. Невозможно! Если против бога возможно восстать, значит, мир перевернулся!..
Но все в мире осталось на своем месте – никто больше не возмущался. Да и не возмутился толком: Менес с изумлением, но и с удовлетворением увидел, что никто в толпе не кричит, народ не волнуется, а покорен по-прежнему. Это была попытка бунта, но она оказалась пресечена на корню.
Ра, божественно спокойный, спустился по ступеням и направился в народ. Маленькие жрецы последовали за ним, точно на привязи.
Божественный юноша был невысок и хрупок, конвой его малочислен – но люди начали ложиться перед ними, как хлеб перед острой косой. Когда спины павших ниц открыли обзор, Менес увидел одинокий окровавленный труп мерзкого бунтовщика, до которого никто из собратьев не смел дотронуться, как до падали. Да он и был падаль.