– Нет! Ну… насколько я помню – нет.
– Взял себя в руки? Молодец, – устало похвалил отец, – Может, вместе поймем, с чего бы тогда Ордену тебя бесчестить… Понимаешь, не оставляет меня мысль, что все оттуда пошло. Вроде как именно в орден за душеспасением эта Лилия обращалась. Понимаешь? А у слуг Ордена длинные руки и доступ к любому королю. Будь очень осторожен, Тир.
Будь осторожен… Толку-то.
Несколько дней, пока отец разбирался с проблемой, Тир не выходил из дома. И к себе никого не звал. Приналег на книги, заучивал труды премудрого Мар-Бироша "О нраве и обычаях, в сопредельных государствах бытующих". Тренировался.
Но если Злиш в силе, то и Судьбина не убережет. На четвертый день Тир проснулся в чужом доме. Сильно болела голова, шумело в ушах… не слушался язык. Незнакомая комната плыла и качалась. А рядом, на залитом кровью полу лежали два тела. Незнакомая девица и младший сын рода Риже с ножом в груди. Ножом Тира…
Когда Тир наконец смог более-менее соображать и сумел отвечать на вопросы, за ним уже сомкнулись двери дворцового затвора – что-то вроде тюрьмы для Вышних и Средних, чья вина пока не определена.
Отец смог навестить его всего один раз. Вернее, два, но вторая встреча проходила под надзором высокого сухопарого орденца, а иносказаниями много не расскажешь. И вот уже три дня – ничего. Тишина и шлепанье веревочных сандалий за дверями. Орденцы…
Что же им от него надо?
Тир не позволял себе распускаться. Он делал упражнения, вспоминал прочитанные труды мудрецов. Думал о первых сражениях… Но тишина и полное однообразие чем дальше, тем больше выводили из равновесия. И еще – бессилие. Он, наследник Высшей знати, воин, рыцарь, мужчина – и ничего не может сделать против стайки безродных людишек в сине-белых сутанах! (сутана – сине-белое одеяние слуг Ордена. Прим. автора). Попался в тенета, словно летучий крыс в сеть лесовика! Опоили, вынесли из дома, а он проспал все на свете!
За дверью снова послышался шорох. И шелест нескольких пар веревочных туфель! Нескольких! Тир поднялся.
Да, это шли к нему.
Дверь распахнулась, в проеме замаячили синие сутаны. Отца с ними не было, зато орденцы зачем-то привели с собой мага, старика с каким-то выцветшим лицом. Тир никогда не видел молодых магов, только старых. Тихих, почти бессловесных, очень послушных…
– Дитя мое, мы к вам с вестями, – первый орденец, с полноватым лицом, приветливо улыбался, но от прищуренных глаз веяло не теплом, а темной стужей.
– Мое имя Тир Соброн, – медленно проговорил юноша, – И я не дитя.
Он знал, что орденцы имеют право называть по-своему даже короля, но признавать за ними это право не желал. Не сейчас.
– Ошибаетесь, дитя, – снова улыбнулся орденец. – Король Деруа (да будет на нем благословение обоих богов) рассмотрев сегодня ваши грехи и преступления…
– Сегодня? – не выдержал Тир.
Без него!
– Сегодня, – кивнул отче, – И выслушав сегодня перечень ваших прегрешений, а также ходатайства сторон, милует вас и отдает под опеку ордена. Дабы мы воспитали в вас подобающее уважение к закону и канонам веры. А посему мы прибыли препроводить вас в должное место в нашем прибежище ревнителей веры.
Тиру показалось, что он снова на поляне лесовиков. Под стрелами… Неужели так можно? Прибежище. Прибежище… как дикаря, как… А его отряд на границе, его семья, отец? Рука само собой потянулась к пустому поясу.
– Я не пойду.
Не дамся без боя. Рыцари не сдаются… Неужели отец ничего не смог сделать?
По группке синих прошло движение.
– Дитя, я позабыл сказать, – Ваш отец тяжело болен. Упал прямо во дворце, и вот, при смерти. Так что…
Пол ушел из под ног.
– Нет… – проговорил Тир. В висках тяжело заломило. – Нет!
– Мы можем послать к вашему отцу лекаря. Даже мага. Если вы проявите…
– Нет!
– Держите его!
Пламя возникло в комнате неожиданно, казалось, оно спрыгнуло со свеч. Прямо у ног Тира вспыхнули горячие желтые языки, мгновенно выросшие до пояса. Страх промелькнул и исчез, и вместо него пришла ярость.
– Не смейте… вы…не смейте!
Огненный вал рванулся в дверям, выплеснулся в коридор, к потолку рванулся дикий крик. В огне заметались фигуры, уже не синие…
– Хватай его!
Прямо из огненного облака вдруг выдвинулась темная фигура старого мага. На равнодушном лице не дрогнуло ни черточки, когда пламя внезапно дрогнуло… взвихрилось и погасло.
И вместе с ним погасло сознание Тира.
Прощаясь, мать по обычаю поцеловала его в обе щеки – чтоб и бог, и богиня не оставили своей милостью – и накинула на запястье браслет-петельку. Чтобы помнил…
Асанка все никак не могла поверить в свое счастье – сына приобрели не хозяева плантаций и не владельцы "красных домов". Сина купили добрые люди из Ордена, сразу новую одежду справили, подлечили…
– Пора. Юноша, в повозку. Поехали.
Легкий скрип колес, легонькое облачко рыжеватой пыли. Син вцепился в борт повозки, глядя, как тает в пыли дом, где он прожил шестнадцать лет. Как мама крепится, прижимая ко рту натруженные руки, старается вытерпеть, а потом не выдерживает, шагает вслед повозке, и по смуглым щекам дождевыми капельками скатываются слезы…
Несколько шагов, и Асанка точно сламывается. Опускается в пыль.
Мама.
Увидятся ли они когда-нибудь.
Увидятся. Я вернусь. Я буду работать, работать изо всех сил, я заработаю выкуп и вернусь. Подожди меня…
Селище бесновалось.
– Гони колдовку!
– Вон пошла! Вон!
– Забудь сюда дорогу!
Латка шла по улице среди воплей и криков, глядя в землю. Старенькие постолы шаркали по пыли. На плечи давили веревки заплечного мешка. А вокруг орали, свистели, швырялись огурцами…
Ее родное селище.
– Вот что, девка… – сказал ей вчера староста, уводя глаза в сторону, – Мы супротив тебя ничего не имеем, я даже подумывал сыну своему… да что теперь. Словом, не место колдовкам в Пригорках.
– Да куда ж я, дядька Софрон? Я ж никогда никуда… – Латка с отчаянием посмотрела на старосту. Глаза у нее опухли и покраснели, голос подрагивал, будто она болотного газа надышалась. Отец и мать уже велели ей собираться, но Лата надеялась, что сможет хоть в селище у кого-то пожить. Немного монет у нее было, за хатку заплатить хватило бы, наверное.
Староста покачал головой:
– Нет уж. Мы того… этого. Словом, до утра тебе время на сборы. А на заре чтоб уже… поняла?
И вот… Она понимала отца – тот, наконец, понял, почему дочка неудачная такая… Она и старосту понимала. Но подружки, которые учились у нее ожерелья плести, но братики, но мама…
Плохо видя от слез, Латка наконец вышла за околицу. Сколько она прошла, девушка потом никогда не могла вспомнить. Остановилась, когда ее дернули за плечо.
– Ну ты быстрая, дева, – пропыхтел староста. – Куда торопишься так?
Латка молча смотрела на него. Староста неловко кашлянул:
– Я к тому, что вон там, в полдне пути, избушка больно хороша стоит в лесу. И тын при ней, и стены-двери крепкие. И запас топлива, и ествы немножко припасено. А самое главное, пустая она, смекай-ка.
– Что? – недоверчиво переспросила Лата.
– Ты прости, дева… – сбавил тон Софрон, – Староста я, понимай. О людях думать должон. Нам с Орденом не с руки ругаться. И тебя им отдавать тоже – своя, наша. Так что пока Фотим сообщать про тебя ехал, я да пара доверенных тебе мешки в избушку везли. Живи пока. А там придумаем что-ничто.
Они же ее выгнали. Или…
– А Орден?
– А что Орден? Приедут, так мы сразу – так и так, свой долг сполнили, про колдовку сообщили, значит, куда следовает. А в селище держать побоялись. Прогнали. Страшно, дескать, стало. Мы и искать поможем, не сумлевайся. Медведя они точно найдут. И болото. А дале какой с нас спрос?