— Что собой представляют саги? — спросил Хилвар.
— Воображаемый мир, мир сновидений, — объяснил Элвин. — Многие вымышлены, хотя некоторые, возможно, основаны на исторических фактах. Миллионы саг записаны в ячейках памяти города. Можно выбрать любую, и пока сигналы поступают в мозг, они кажутся человеку совершенно реальными. Он в них живет.
Элвин повернулся опять к Джесераку:
— А в каких сагах Джерейн пригласил принять участие тебя?
— Большинство, как и следовало ожидать, связано с возможностью покинуть Диаспар. Некоторые из них возвращают нас к прежним жизням, в периоды, близкие к основанию города. Джерейн считает: чем ближе подойти к моменту возникновения запрета, тем легче его разрушить.
Новость Элвина очень воодушевила. Открыть ворота Диаспара — только полдела, если никто не захочет выйти наружу.
— Ты действительно хочешь обрести способность покинуть Диаспар? — резко спросил Хилвар.
— Нет, — без колебаний ответил Джесерак. — Одна эта мысль приводит меня в ужас. Но я понимаю, что мы были совершенно неправы, считая Диаспар самым главным в мире. И логика мне подсказывает: нужно что-то сделать, чтобы исправить ошибку. Я все еще не способен покинуть город, возможно, не смогу никогда. Джерейн полагает, что ему удастся убедить некоторых наших сограждан посетить Лис. И я хочу ему в этом помочь, втайне надеясь, что опыт не удастся.
Элвин ощутил прилив уважения к своему старому наставнику. Он больше не сбрасывал со счетов обстоятельства, должным образом оценивая силы, заставляющие человека действовать вопреки логике. Сейчас он сравнивал спокойное мужество Джесерака с паническим бегством в будущее Хедрона. Теперь он лучше разбирался в человеческой природе и не решался осудить Шута.
Элвин был уверен, что Джерейн доведет задуманное до конца. Но как бы ни хотелось Джесераку начать жизнь сначала, ему, очевидно, поздно ломать свой образ жизни. Но это не столь важно: другие достигнут успеха при помощи прекрасных психологов из Лиса. Стоит только нескольким стряхнуть с себя, как пыль, многовековой страх, и другие последуют за ними — это лишь дело времени.
Он задумался о том, что произойдет в Диаспаре — и в Лисе, — когда преграды совсем исчезнут. Лучшее, что есть в обоих обществах, должно сохраниться и объединиться в новую, более здоровую культуру. Великая задача, и для ее выполнения потребуются мудрость и терпение всех.
Эти грядущие трудности уже стали проявляться. Гости из Лиса вежливо отказались жить в предоставленных им домах. Они устроили себе временное жилище в парке, хоть немного напоминавшем Лис. Хилвар был единственным исключением. Хотя ему и не нравилось жить в доме с неопределенными стенами и эфемерной мебелью, он отважно воспользовался гостеприимством Элвина, успокоенный обещанием, что они там пробудут недолго.
В Диаспаре Хилвар впервые почувствовал себя одиноким. Город показался ему более странным, чем Лис — Элвину. Бесконечная сложность Диаспара подавляла. Хилвару казалось, что повсюду, куда бы он ни пошел, его окружают толпы незнакомых людей. В Лисе он знал каждого, независимо от того, встречались ли они раньше. Здесь же не хватило бы и тысячи жизней, чтобы всех узнать. Хилвар понимал, что это глупо, но его это угнетало. Только привязанность к Элвину удерживала его в мире, не имевшим ничего общего с его собственным.
Хилвар уже не раз пытался разобраться в своем отношении к Элвину, возникшем и питавшемся из того же источника, что и сочувствие к маленьким, борющимся за жизнь существам. Оно, наверное, показалось бы удивительным тем, кто считал Элвина волевым, упрямым, эгоцентричным, не нуждающимся ни в чьей привязанности и неспособным ответить на нее.
Хилвар знал его лучше, совершенно с другой стороны. С первого взгляда он инстинктивно понял его суть. Элвин — искатель. А все искатели ищут то, что потеряли. И очень редко находят. Но еще реже само достижение цели приносит большее счастье, чем процесс поисков.
Хилвар мог только догадываться, что ищет Элвин: ведь им управляли силы, приведенные в действие десятки лет назад гениями, спланировавшими Диаспар с таким противоестественным умением, либо еще более гениальными людьми — их противниками. Подобно всякому человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия которой предопределены наследственностью. Но это не уничтожило в нем потребности в понимании и сочувствии, не сделало нечувствительным к одиночеству и разочарованию. Для своего народа он был столь непредсказуем, что они иногда просто забывали: ведь он испытывает те же чувства! Только чужой, воспитанный совсем в чужом мире, смог увидеть в Элвине просто человека.
За несколько дней в Диаспаре Хилвар встретил больше людей, чем за всю свою жизнь. Встретил — но не узнал ни одного. Из-за постоянной необходимости находиться в толпе, жители города были очень сдержаны. Наедине с собой они находились только в собственных мыслях и поэтому предавались размышлениям, даже когда бывали в обществе. Хилвар их жалел, хотя и понимал, что они в жалости не нуждались. Не подозревая, чего лишены, они не могли понять теплого чувства общности, единения, связывавшего всех в телепатическом содружестве Лиса. И хотя большинство из вежливости пыталось скрыть свои чувства, видно было, что они жалеют его как человека, ведущего невероятно скучную, монотонную жизнь.
Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар сразу же определил как добрых, но совершенно ничтожных людей. Ему было странно слышать, что Элвин обращается к ним как к отцу и матери, поскольку в Лисе в эти слова вкладывался биологический смысл. Постоянно нужно было напрягать воображение, чтобы не забыть: законы жизни и смерти переиначены создателями Диаспара. Иногда Хилвару казалось, что несмотря на кипящую жизнь, город полупустой — ведь в нем нет детей.
Он думал о том, что случится с Диаспаром теперь, когда изоляция закончилась. Лучшее, что может сделать город, считал Хилвар, — разрушить Берега Памяти, державшие столько веков Диаспар в трансе. Да, Берега Памяти были чудом — возможно, величайшим триумфом создавшей их науки. И одновременно — творением больной культуры. Культуры, построенной на страхах, одни из которых были реальны, а другие, как оказалось, надуманны. Хилвар немного знал о модели Вселенной, которая начала возникать в результате изучения мозга Ванамонде. Через несколько дней и Диаспар узнает и поймет: многое в прошлом — миф.
Но если разрушить Берега Памяти, через тысячу лет город вымрет, поскольку его жители утратили способность к воспроизведению. Дилемма требовала решения, но Хилвар уже догадывался о возможном варианте. Любая техническая задача имеет ответ, а его народ прекрасно знает биологию. Сделанное можно переделать, если только Диаспар пожелает.
Но сначала город должен узнать, что он потерял, чего лишился. Обучение же займет много лет, а может, — столетий. Но процесс уже начался, и вскоре результаты первого урока скажутся на Диаспаре и потрясут его не меньше, чем первый контакт с Лисом.
Лис тоже ожидают потрясения. Несмотря на все различия между культурами, они имели общее происхождение и разделяли одинаковые заблуждения. Теперь, спокойно взглянув в утерянное прошлое, оба народа станут здоровее.
24
Амфитеатр был рассчитан на все бодрствующее население Диаспара — десять миллионов человек, но сегодня тут не было ни одного свободного места. Элвин занял удобную позицию высоко на склоне. Посмотрев вниз, он невольно вспомнил Шалмиран: кратер точно такой же формы и приблизительно таких же размеров. Если заполнить людьми кратер Шалмирана, их вообще было бы не отличить.
Однако существовало и принципиальное отличие: огромная чаша Шалмирана существовала в действительности, а амфитеатр Диаспара — нет. То была просто иллюзия, матрица, хранящаяся в ячейках памяти Центрального Компьютера, пока не появится необходимость вызвать ее к жизни. Элвин на самом деле находился дома, как и миллионы его сограждан. Пока он не двигался, иллюзия присутствия на стадионе была полной. Можно было даже поверить, что Диаспар опустел, а все жители собрались в этой огромной чаше.