Очнулся он от холода. Девушка в белых перчатках с равнодушным лицом поливала его ледяной водой из сифона, нисколько не заботясь о том, что кресло, в которое усадили Феста, намокнет. Она была так прекрасна и спокойна, словно сошла с картины Коро.
— Шеф, он очухался, — сказала она механическим голосом, видя, что Фест открыл глаза и смотрел на нее.
— Ну и слава богу! — ответил Олег, появляясь в поле зрения Феста. — Как ты ему приложила, можно было уже и не надеяться. — И, обращаясь к лежащему в кресле: — Как вы себя чувствуете?
Фест не ответил — он еще не совсем пришел в норму. В голове гудело, но он нашел в себе силы приподняться и оглядеться.
Картина, представшая его взору, была безрадостна. Плававшая перед глазами муть не давала разглядеть подробности, шея была какая-то мягкая, и голова на ней не держалась. Однако он смог все же разглядеть на полу распростертые тела Лысого и Боя. Последний бессмысленно таращил глаза и невнятно мычал перекошенным ртом. Лысый лежал поперек коридора и не подавал признаков жизни.
— Неожиданность оказалась на вашей стороне, — констатировал хозяин квартиры, проследив его взгляд, — я не ждал вас так скоро. Но тем хуже для вас…
— А что с ними? — неожиданно для себя спросил Фест. Он никогда не заботился о безопасности своих приятелей, и их проблемы менее всего его волновали. Но тут
он вдруг осознал, что рано или поздно придется отчитываться перед паханом, как пострадали его люди и почему они оказались в этой квартире. Их «специальностью» был рэкет, и вся деятельность направлялась и контролировалась, а сегодняшняя «акция» была чистой самодеятельностью. Но если бы все прошло удачно, «заработанные» деньги не были бы никому подотчетны.
— Не беспокойтесь, — махнул рукой Олег, — «скорую» мы уже вызвали. Девочки вынесут ваших друзей на площадку, а там уже не наше дело. Но, если вас интересуют подробности, то один из них парализован электротоком, а у другого, по всей видимости, вывих или перелом челюсти. Мои красотки немного перестарались. Однако и вы хороши — врываетесь в квартиру, пытаетесь учинить погром. Забыли, наверное, что сейчас уже не двадцатые годы…
Фест попытался что-то ответить, даже сделал какое-то движение, но голова была тупая и тяжелая, как неотесанная чурка. Единственное, что в ней застряло, была мысль о том, что он может представить происшедшее в другом свете: зашли в подъезд погреться и нарвались на каратистов. Одновременно хотелось оправдаться и чуть ли не извиниться перед хозяином квартиры, но сама мысль о возможности подобного приводила в тихое бешенство.
— Итак, — продолжал хозяин необычной квартиры, — ваши действия вынуждают меня приступить к выполнению намеченного плана немного раньше срока, но вы убедили меня в том, что я уже готов к борьбе. Далее. Попытайтесь вникнуть в то, что я сейчас скажу. Я понимаю, что после Теиного удара вы просто чудом остались живы и отделались сотрясением мозга и, в худшем случае, трещиной свода черепа. Но сейчас вы должны выслушать меня с максимальным вниманием. Вы готовы?
— Да, — с трудом выдавил из себя Фест.
— Учтите, речь в первую очередь пойдет о вас. Я предлагаю вам такую альтернативу: либо я заявляю, что вы втроем напали на мою квартиру с целью открытого похищения моей собственности, то бишь грабежа, и нанесли мне телесные повреждения, либо я сваливаю все на них, — он кивнул на лежащих, — и заявляю, что вы пришли уже позже, когда дело было кончено. Ваши сообщники смогут дать показания не раньше завтрашнего дня, то есть у вас будут сутки на то, чтобы скрыться. Понимаете меня, или объяснить проще?
— Что вы от меня хотите? — осевшим голосом прохрипел Фест.
— Вот и чудненько! — обрадовался Олег. * — По всей видимости, вы пострадали меньше, чем я думал. Тея, лапочка, сооруди нам кофейку по моему рецепту! Итак, я вижу, человек вы деловой и отлично понимаете, в какое положение попали. Вы сейчас отдадите мне самое ценное, что у вас есть, и получите от меня не меньшую ценность. Я имею в виду обмен. Вы мне — информацию, я вам — свободу. Все поняли? Мне нужна исчерпывающая информация о вашем боссе, или как там? — пахане.
— Нет у меня никакого пахана, — буркнул Фест, начиная понимать суть происходящего. — Мы сами по себе. Я — сам пахан.
Из кухни остро потянуло запахом хорошего кофе. С улицы доносились обычные городские шумы: гул моторов, шорох шин, обрывки слов, чириканье воробьев. Фест, с трудом ворочая мозгами, пытался осмыслить происшедшее и выработать линию поведения. Но в голову ничего не шло. За него почти всегда думали другие — он был лишь тупой мощью, которая приводила в трепет тех, кто послабее. Вся прожитая жизнь доказывала ему на многочисленных примерах, что право сильного по-прежнему остается главным в этом мире. С самого детства он знал, что прав тот, у кого больше бицепс, тверже кулак. А еще правее тот, у кого в кармане нож. А уж тот, за кем стоит целая банда крепких ребят, — вообще царь и бог.
Именно поэтому с первого класса Фест учился скверно, отдавая предпочтение другой науке — уличной драке. Он всегда был непомерно смел и один мог выйти против троих, даже зная заранее, что будет побежден. И в конце концов он достиг своего. Спустя три-четыре года его уже боялись все, даже те, кто был старше и сильнее. А те, кто был слабее или трусливее, заискивали и набивались в друзья. Он был хорошо известен всем районным инспекторам от комиссии по делам несовершеннолетних до прокуратуры. Но ни увещевания матери, ни приводы в милицию не могли остановить мальчишку, поставившего себе еще в детстве цель — стать матерым преступником, вором в законе. Он был признанным авторитетом среди ровесников, и казалось, что уже достиг своей цели. Тем более что «прошел дорогой малолеток», то есть отбыл два года в колонии общего режима по очень популярной в те годы статье Уголовного кодекса №206 — «хулиганке». Вроде бы все благоприятствовало достижению поставленной цели, но нечто до конца не осознанное стояло между Фестом и авторитетом, к которому он стремился.