— Из Испании? — не сразу поверил Максим.
— Расскажите, — попросила Ярослава.
— Как-нибудь расскажу, — пообещал Легостаев. — Фашисты нападут на нас, помяните мое слово. Нам придется воевать. А войне нужны не только солдаты, но и полководцы. Причем полководцы новой формации. А мы вот в такой-то момент лишились одного из талантливых полководцев.
— Кого же? — спросил Максим.
— Кого? Извольте. Маршала Тухачевского. Михаила Николаевича.
Кружка с чаем застыла в руке у Максима.
— Я не знаю такого маршала, — жестко отчеканил Максим. — Знаю только, что Тухачевский — враг народа. И вы это знаете не хуже меня.
Максим задохнулся от волнения — Легостаев застиг его врасплох, он не был готов к аргументированному опровержению.
— Вы читали о нем? — упрямо продолжал Легостаев. — Читали его труды? Вижу, что нет. А я был лично знаком с ним. Прочитайте его книги — в них прогноз на войну.
— Лучше о чем-нибудь другом, — попросила Ярослава. — Так будет лучше. Не надо…
— Нет, надо! — воскликнул Максим. — Коль уж нам навязывают такое кощунственное мнение…
— Да, надо, — удивительно мягко, будто вовсе и не было спора, проговорил Легостаев. — Уж простите меня, но что я с собой поделаю — не привык скрывать свои мысли. Нас учили быть прямыми и искренними. Нет ничего страшнее, если человек думает одно, а говорит нечто противоположное.
— Это уже другая тема, — отчужденно сказал Максим. — Речь шла о конкретном человеке, и мы, слышите, не хотели бы, чтобы здесь снова прозвучало его имя.
— Хорошо, — с готовностью согласился Легостаев. — Хорошо, не прозвучит. Я не хотел бы враждовать с вами. Напрасно я завел этот разговор.
Наступившее молчание прервала наконец Ярослава.
— Ив самом деле, — сказала она, стараясь придать своему голосу бодрые, примирительные оттенки. — Столько интересных тем! Вы обещали рассказать об Испании.
Легостаев молчал.
— Или хотя бы о рыбалке, — неуверенно закончила Ярослава.
— О рыбалке — с удовольствием! — оживился Легостаев. — Только кто же рассказывает о рыбалке, сидя на берегу реки. Надо рыбалить. Приглашаю вас, Максим, на утреннюю зорьку.
— Спасибо, — хмуро отозвался Максим. — И в таком случае сейчас пора спать.
Утром чутко спавшего Максима разбудили осторожные шаги Легостаева. Тихонько, чтобы не побеспокоить Ярославу и Жеку, Максим выбрался из палатку, застегнул на деревянные палочки-пуговицы мокрый брезентовый полог и, жмурясь от света, пошел за удочками, спрятанными в кустах. Настроение было плохое. Он жалел, что после вчерашнего разговора согласился рыбачить с Легостаевым. Однако отказываться было поздно.
Утро выдалось на редкость ясным, и Максим посетовал на себя за то, что проспал те короткие, стремительные минуты, в которые исподтишка подкрался рассвет и неслышно устремился в погоню за призрачно таявшей темнотой.
Казалось, навсегда отшумели, отплакались дожди. На горизонте рождалось солнце, спешившее после долгого перерыва обласкать мокрые луга и рощи, серые избы деревушки, проселочные дороги с сонными лужами и помутневшую, истосковавшуюся по синему небу Оку.
Радостное чувство всколыхнуло Максима. Еще минута, другая — и появится солнце, совсем было позабывшее их и позабытое ими. И даже если Легостаев заякорит лодку у противоположного берега, где в эту пору, по его рассказам, жадно клевал на донку подлещик, все равно до них донесется ошалелый, восторженный возглас проснувшейся Жеки, приветствующей солнце. И тут же это счастливое предчувствие обожгла мысль: до отъезда остаются считанные дни, которые пронесутся, словно вихрь, и все это — и Ока, и палатка, и солнце, и дожди — исчезнет, оставив взамен себя разлуку, неизвестность, ожидание страшных вестей, одиночество. И самое мучительное в том, что не будет никаких надежд не только на встречу с Ярославой, но даже на ее письмо, телефонный звонок…
— Не верю! — прервал его горькие думы громкий возглас Легостаева, уже сидевшего на веслах. — Убейте меня, Максимушка, не верю!
И радостное оживление Легостаева, и это уменьшительно-ласковое «Максимушка» показалось Максиму в сравнении со вчерашним разговором у костра странным и неестественным.
— Чему? — коротко спросил он тоном, который вовсе и не требовал ответа на поставленный вопрос.
— Не верю, что вы не рады солнцу! — будто не заметив отчужденности Максима, продолжал Легостаев. — С таким обреченным видом, как у вас, идут только на гильотину. Да вы знаете, что такое лишь один миг жизни, когда вот так, как сейчас, ждешь этого царственно-торжественного появления солнца? Один миг — а потом пусть буря, пусть черная ночь, гроза! Да, и буря, и ночь, и гроза по-своему прекрасны, но что они в сравнении с солнцем! Собственно, и их-то самих не было бы, если бы не солнце. Так возликуем же, и пусть Ока и леса содрогнутся от возгласов счастья!